— Было.
— Овес, он у тебя прячется. Он пережидает. Его могут искать где угодно, но только не у тебя. Да и у тебя его искать не будут, поскольку считают, что он...
— Остановись, Паша... Я все понял. Но должен сказать, что все это для меня не очень важно. Зомби — мой больной и я отношусь к нему, как к своему больному. И он будет находиться у меня ровно столько, сколько потребуется для полного выздоровления. Паша... Ты не видел в каком виде его привезли... У него не осталось ни одной части тела, по которой его могли бы узнать родные. То, что он потерял память — это бесспорно. Первые две недели я слышал только его бред. И этот бред тоже о многом говорит... Это был бред нормального человека, может быть, даже неплохого человека.
— У него осталась одна мелочь, по которой его можно узнать, — сказал Пафнутьев.
— Да? — удивился Овсов. — И что это за мелочь?
— Голос.
— Но для этого нужно найти людей, которые бы...
— Я их нашел.
— Уж не думаешь ли ты засадить его за решетку? — обеспокоенно спросил Овсов — Разберемся, — ответил Пафнутьев и повесил трубку на искореженный, жеванный рычаг. За его спиной громыхнула тяжелая разболтанная дверь телефонной будки.
Долгий, суматошный, нервный день заканчивался, и Пафнутьев уже с некоторым нетерпением поглядывал в окно, где моросил мелкий осенний дождь, облетали последние листья и откуда раздавались звуки, обещавшие свободу и отдых — гудки машин, голоса людей, визги детворы во дворе. Он собрал бумаги со стола, не разбирая, сложил их в одну стопку и сунул в сейф. Окинул взглядом унылые стены кабинета и рука его невольно потянулась к телефону, хотя он и сам еще не знал — кому позвонить, с кем скоротать недолгий осенний вечер.
И в этот момент телефон зазвонил сам.
— Паша? Привет. Как хорошо, что я тебя застал, а то уж думаю отдыхает, наверно, Павел Николаевич.
— Привет, — пробурчал Пафнутьев, даже не спрашивая, кто говорит и чего хочет.
— Шаланда тебя беспокоит... Помнишь такого?
— Как же, как же... Тебя, Шаланда, забыть невозможно. Только о тебе и помню.
— Вот и хорошо, — Шаланда тут же обиделся, поскольку обидчивость была самой первой и естественной его реакцией на любые слова собеседника. Что-то всегда он находил в этих словах обидное для себя. Поэтому общаться с Шаландой могли далеко не все, но у Пафнутьева это получалось, поскольку он сам постоянно давал Шаланде основания для обид — то слова шутливые бросал, слова, которые можно было истолковать и так и этак, то не узнавал Шаланду по телефону, то вдруг просил напомнить, как того зовут, то вообще вдруг спрашивал — «Какая еще Шаланда?», зная, что Шаланда тут же нальется краской и смертельно обидится... На час, а то и на полтора.
— Говори, Шаланда, — смягчился Пафнутьев. — Слушаю тебя. Думаю, если уж ты позвонил на ночь глядя, то наверняка случилось что-то чрезвычайное.
— Случилось, — немного отошел и Шаланда, услышав слова уважительные и серьезные. — Ты вот был у нас как-то, разговоры всякие вел, жить учил, наставлял кого ловить, кого не надо И помнится мне, говорил о каком-то парне, невысокого росточка, южных кровей...
— Ну-ну! — встрепенулся Пафнутьев.
— Не погоняй, Паша. Спешить некуда, у меня этот тип. Сидит. Говорил ты, что, вроде, одевается он мрачновато, темное предпочитает.. Опять же к нашему брату-милиционеру относится без должного уважения.
— К машинам, какое-тo отношение к машинам имеет? — напомнил Пафнутьев нетерпеливо.
— Имеет, — невозмутимо кивнул Шаланда.
— Где он?
— Задержали мои ребята. Не знаю, он ли, нет ли... Но думаю, если Пафнутьев так слезно умолял поискать такого, то, думаю, почему бы мне по старой памяти, и не откликнуться на просьбу старого Друга...
— Остановись, Шаланда! — взмолился Пафнутьев. — Остановись!
— Все понял. Дает показания. Разговорчивым его не назовешь, но и не молчит, роняет изредка словечки. Я так понял, что слов он вообще знает не очень много, но какие знает — произносит... Цедит.
— Где задержали?
— — Возле «Интуриста».
— Пьян?
— Трезв, как стеклышко.
— Так, — Пафнутьев произносил это слово, будто делал зарубки в собственном сознании.
— В черном?
— Даже удивительно, Паша! Носки и те на нем чернее ночи. А уж в душе у него, чую, вообще... Как у негра в одном интересном месте. Чреватый тип, Паша.
— Так... Что там произошло?
— Небольшая летучая драка. Этак мимоходом друг дружке по мордасам съездили. Но этот уж больно свирепый оказался... Ну, повздорили ребята, ну, поматерились маленько, с кем не бывает, ну, пообещали при случае разобраться... И расходись по домам. Но этот прямо в бешенство впал, в неистовство... Мало того, что свалил парня с ног, начал топтать его ногами, причем норовил каблуком в голову, в лицо... Тот уже подняться не может, кровища хлещет, а этот знай его ногой в голову колотит... Пришлось отправить в больницу, скорую вызвали... А твоего задержали.
— Так, — обронил Пафнутьев. — Дает показания, говоришь?
— Больше молчит, усмехается, но иногда и словечко обронит.
— Значит, этот тип дает показания? — в который раз спросил Пафнутьев.
— Ну я же сказал! — с раздражением ответил Шаланда, опять обидевшись.
— Хорошо, — тихо проговорил Пафнутьев. — А теперь слушай меня. Шаланда, внимательно. Не перебивай, только слушай... Значит так, ты сейчас положишь трубку и тут же дуй в кабинет, где этот тип сидит с твоим дознавателем, или как там его... И прихвати с собой еще кого-нибудь!
— Давай, Паша, давай... Я слушаю тебя, — в голосе Шаланды появились благодушные нотки. Как только он уловил беспокойство, тревогу, озабоченность Пафнутьева, сразу же стал снисходительным, готовым выслушать, посочувствовать, при возможности даже помочь.
— Шаланда, заткнись и слушай! Ты берешь трех ребят и входишь с ними в кабинет, где идет допрос. И тут же занимаете боевую позицию. Один у окна, второй у двери, третий стоит рядом с типом. Вы должны блокировать все пространство кабинета. Понял? Только так. И сию же секунду. Не забудь про наручники. Пойми — я не шучу и не паникую.
— Паша, погоди! — забеспокоился Шаланда, но все еще отказываясь осознать опасность. — Дело в том, что кабинет...
— Заткнись, Шаланда, Я мчусь к тебе. Возьми с собой не три человека, возьми с собой пять человек. И вваливайтесь в кабинет. Блокируйте все пространство, наваливайтесь впятером на этого типа и надевайте наручники! — воскликнул Пафнутьев, чувствуя, что Шаланда все еще колеблется. — Когда-то ты, Шаланда, не пожелал меня послушать, прости, что напоминаю. Послушай меня сейчас. Я бросаю трубку и несусь к тебе. Если это тот человек, которого я ищу, то твоя жизнь в опасности, Шаланда.