- Очень на это надеюсь, - поклонился Пафнутьев. - Меня ждать не надо, - сказал он Андрею, - Сам доберусь.
Бронированная входная дверь действительно оказалась открытой. Войдя, Пафнутьев увидел несколько замков, приваренных к ней изнутри. Едва дверь стала на свое место, как все они дружно щелкнули. Теперь зайти в подъезд без ведома хозяев можно было разве что с помощью мощного взрыва. Поднявшись на третий этаж, Пафнутьев опять наткнулся на бронированную дверь без единого выступа, без ручек и защелок. Гладкий стальной лист сантиметровой толщины закрывал вход в квартиру Халандовского. Лишь на уровне человеческого лица было просверлено небольшое отверстие для глазка, да в стороне, прямо на стене едва просматривался забрызганный известкой звонок.
То ли сильно разбогател Аркаша, то ли сильно перетрухал, - усмешливо подумал Пафнутьев, но, оглянувшись, увидел, что и все остальные двери на площадке тоже забраны мощными стальными листами. Знал Пафнутьев, что крупнейший цех машиностроительного завода перешел на изготовление таких вот бронированных дверей, которые каждую квартиру превращали в неприступный сейф. Цех, который год назад выпускал сельхозоборудование, теперь не успевал поставлять двери для города и, похоже, процветал, кормил весь завод.
Пафнутьев не успел нажать кнопку звонка - дверь бесшумно открылась, и он увидел на пороге Халандовского. Печального, мохнатого, улыбающегося.
- Заходи, Паша! Заходи, дорогой! - Халандовский обнял Пафнутьева за плечи, пропустил в квартиру и плотно закрыл дверь, не забыв повернуть два-три запора. - Раздевайся, разувайся, распрягайся, а я делом займусь, и Халандовский метнулся на кухню. А Пафнутьев, снимая с себя отсыревшую куртку, пропитавшиеся водой туфли, чувствовал, что не только от одежды освобождается, он словно освобождался от чего-то тягостного, гнетущего, и становилось ему легко и беззаботно, как всегда, когда он входил в эту квартиру. И не удручали его ни бронированные двери, ни решетки на окнах, ни эти вот запоры, сработанные в странах сытых и самодовольных. - Знаешь, Паша, что мне в тебе нравится больше всего? - спросил Халандовский, появившись в комнате с тарелкой, наполненной громадными котлетами, на каждой из которых лежало по два тонких полупрозрачных кружочка лимона.
- Неужели что-то есть во мне такое-этакое?
- Я в восторге от того, что ты здесь не появляешься без трупа!
- Что?!
- У тебя сегодня труп был?
- Ну?
- И вот ты здесь, - расхохотался Халандовский.
- Откуда знаешь?
- По телевизору уже три раза передавали. Убит какой-то крупный мафиози, боевик, бандюга - называй как хочешь. Обстрел заведения Леонарда, автоматная очередь, один убит, второго увозят к твоему приятелю Овсову. Овсов уже сделал операцию и заверил общественность города, что клиент будет жить. А я сразу понял, что ты появишься к вечеру, и велел Наденьке приготовить котлет покрупнее. Я сказал так... Чтобы котлета полностью покрывала ладонь моего лучшего друга Пафнутьева. Примерь! Если она будет тебе мала, если не накроет ладонь, заставлю Наденьку все переделать. А эти пусть сама ест!
- Не успеет, - проговорил Пафнутьев.
- Так вот котлеты... Половина мяса - свинина, отборная свинина, вчера еще хрюкала, вторая половина - телятина, вчера еще мукала... Ну и, конечно, чеснок, лук, специи-шмеции и самое главное - холодильник. Котлеты должны быть холодными! Но с лимоном. И черный хлеб. Паша, запомни, хлеб должен быть черным, но свежим. И еще - зелень. Киндза, петрушка, укроп - только с грядки!
- Какие грядки в феврале, Аркаша! Опомнись!
- Только с грядки! - убежденно повторил Халандовский. - Если уж так случилось, что мы с тобой свалились в этот недоделанный капитализм, то надо ведь от него хоть что-нибудь взять! Нас приучили к перестрелкам на улицах, к крови на мокром снегу, к трупам в мусорных ящиках. Но ведь есть в мире и киндза на грядках! Есть укроп, от которого скулы сводит и рот наполняется божественной влагой...
- Чем? - переспросил Пафнутьев.
- Я имею в виду слюнку, - потупил глаза Халандовский. - Потому что если во время моего рассказа у тебя не выступила слюнка...
- Выступила, - обронил Пафнутьев.
- Значит, Наденька не зря старалась. Что будешь пить, Паша?
- Очень глупый вопрос.
- Понял. Прошу прощения. Больше не буду. - И Халандовский мотанулся на кухню, а через мгновение уже возвращался со "Столичной". Бутылка тут же, прямо на глазах, покрывалась густым, матовым инеем. - В морозилке была, пояснил Халандовский. - Тебя дожидалась. Между прочим, ты знаешь, как отличать хорошую "Столичную" от плохой?
- По вкусу, мне кажется, по запаху...
- Ни фига! - прервал Халандовский неуверенный лепет гостя. - Кто тебе даст пробовать, нюхать? Внешне, только внешне надо уметь распознать, отличить дерьмо от нектара! Во-первых, бутылка не должна быть поллитровой! Только семьсот пятьдесят! Ты в своей прокурорской деятельности сталкивался с тем, что подпольную водку разливали в большие бутылки?
- Да не припомню, честно говоря, - Пафнутьев был сбит с толку неожиданным напором Халандовского.
- Не помнишь, потому что не было. Дальше... Ты видишь эту золотистую рамку вокруг этикетки? Она должна быть именно золотистой, посверкивающей, нанесенной бронзовой краской, а не желтой или коричневой! И на заду у бутылки должна быть этикетка с бронзовой рамкой! А на косом ее склоне этакий полумесяц... Паша, а пробка!
- Я думаю, ее пора уже удалить, - смиренно заметил Пафнутьев.
- Ты прав, Паша! - и Халандовский, словно обессилев, рухнул в кресло и одним движением с хрустом свинтил пробку. Разлив тягучую, медленную, густую от холода водку в объемистые хрустальные стопки, он поставил бутылку на стол. На ней отпечаталась его громадная, властная горячая ладонь, под которой растаял нежный иней. - Будем, Паша! - Халандовский поднял в приветственном жесте свою рюмку и, посерьезнев, словно сосредоточившись на чем-то важном, выпил. Прислушался к себе и, видимо, удовлетворившись тем путем, которым последовала водка, бесшумно поставил стопку на полированный столик. Потом взял прямо пальцами котлету и одним махом откусил половину вместе с кружком лимона. - Как хорошо, ах, как хорошо, - выдохнул он и откинулся на спинку кресла.