Хейдьюк остановился возле точки, где стена была не отвесная, а слегка выпуклая, хорошая точка для спуска. Он заглянул вниз. Дна не было видно. Темнота и тишина внизу, слабо видные кусты и можжевельник.
— Здесь.
Он размотал веревку, встряхнул ее, Док и Бонни подошли, задыхаясь в отчаянии, лица пылали и блестели от пота, он не говоря ни слова обвязал их веревкой и завязал их незатягивающимся узлом.
— Что дальше? — сказала Бонни.
— Мы спускаемся в каньон. Вы с Доком первые.
Бонни посмотрела в пропасть.
— Ты с ума сошел.
— Не беспокойся, я буду тебя страховать. Все будет в порядке. Редкий, дай мне руку. Все, спускайтесь.
— Мы разобьемся.
— Нет, мы тебя держим. Давай, спускайся спиной вперед. Откинься назад, черт возьми. Вы оба, держите ноги на скале. Так, так, уже лучше. Переступайте вниз, задом. Не надо ползти, это не поможет. Откинься назад, черт, или я тебя прибью! Ногами по скале, отпусти веревку! Легче, легче. Так. Еще, еще. Так, где вы там? Внизу?
Приглушенные звуки из тени, ломающиеся кусты, шарканье ног.
Хейдьюк посмотрел вниз.
— Развяжи узел, Бонни, освободи веревку. Живее!
Веревка провисла. Он вытащил ее наверх.
— Так, Редкий, твоя очередь.
— А как ты спустишься, Джордж? Кто тебя будет страховать?
— Я спущусь, не волнуйся.
— Как? — Смит продел веревку между ног, вокруг себя и через плечо, готовясь к спуску.
— Увидишь, — Хейдьюк снял с плеча ружье, — захвати это для меня. Подожди минутку.
Он посмотрел назад в направлении откуда они пришли, пытаясь найти своих преследователей. Мутный лунный свет лежал на песке и камне, на можжевельнике и юкка, на скалах позади, ненадежное и переменчивое освещение. Были слышны голоса людей, топот шагов по песчанику.
— Видишь их, Редкий?
Смит посмотрел, прищурясь, в том же направлении, прикрыв глаза от света луны.
— Вижу двоих, Джордж. Трое позади них.
— Надо выстрелить разок, чтобы затормозить их.
— Не надо, Джордж.
— Ладно, нагоним страху на них от Рудольфа Хейдьюка. Выстрел заставит их остановиться и подумать.
— Отдай мне ружье, Джордж.
— Я выстрелю поверх их голов.
— Было бы безопаснее, если бы ты целился в них.
— Они стреляли по нам. Стреляли, чтобы убить.
Смит вытащил ружье из рук Хейдьюка и повесил на плечо.
— Подстрахуй меня, Джордж, — он попятился к краю.
— Тестовая страховка, Джордж.
Хейдьюк взял конец, плотно поставил ноги, веревка вокруг бедер.
— Окей. Поехали.
Смит попятился к краю и исчез. Хейдьюк легко держал веревку в руках, пока Смит быстро спускался вниз. Вес Смита, передаваемый веревкой, удерживался ногами и тазом Хейдьюка. Когда он почувствовал, что веревка ослабла, он услышал голос Смита из темноты снизу.
— Все, Джордж, я внизу.
Хейдьюк оглянулся. Враги были ближе. Вдруг прожектор включился и ослепительный луч ударил прямо в него.
Некуда бежать, нет ничего, кроме воздуха, за который можно зацепить веревку.
— Сколько до низа?
— Около тридцати футов, — ответил Смит.
Хейдьюк бросил веревку, теперь бесполезную для него, в каньон. Луч света пролетел над ним, вернулся назад. Замедленная реакция глаза циклопа.
Луч дернулся и остановился на скорченной фигуре Хейдьюка.
— Эй, ты! — прорычал чей-то отдаленно знакомый голос, усиленный мегафоном. — Стой там и не двигайся, сынок.
Хейдьюк лег на живот на краю скалы. Луч оставался на нем. Что-то жестокое, тихое, быстрое как мысль, острое, как игла, коварное, как змея хлестнуло его по рукаву рубашки, ужалив тело под ней. Он вытащил свой пистолет, свет сдвинулся в сторону. Он услышал звук второго выстрела с той же дистанции (на востоке, звук рассвета).
Он сказал вниз остальным.
— Подо мной можжевельник? — свет снова нацелился на него, прижав к земле.
— Да, — услышал он теплый и домашний голос Смита, — но я бы не рисковал… — его голос притих в сомнении.
Хейдьюк спрятал револьвер в кобуру и пополз на животе к краю, глядя на стену, чувствуя прохладную твердую выпуклость грудной клеткой и бедрами. Он повис на последней точке, держась руками. Спуск соскальзыванием, так это называется. Он посмотрел вниз, но увидел только тень, ничего внизу.
— Я передумал, — сказал он безнадежно, сам себе, ослабляя захват, — я этого не сделаю, это безумие.
Но его вспотевшие пальцы знали лучше, и они его отпустили.