У него темно было, днем — как ночью, только лампа-шар на столе отбрасывала слабые зеленоватые аквариумные отблески… Ставни открывались на одну минуту перед ужином на время уборки, когда Дельфина приходила, экономка его, «governess»! она требовала, чтоб называли ее так, и никак иначе.
— Зовите меня Дельфина или «governess»! но не «maid»! Дельфина или экономка! Но не служанка! Я вам не служанка!..
Как только вы появлялись в доме, она немедленно извещала вас о том, какое место она здесь занимает, чтоб не получилось с вашей стороны недопонимания, после «здрасьте» сразу сообщала, что она не «maid», a «governess»!.. Самым что ни на есть безапелляционным тоном!.. Так продолжалось уже двадцать лет!..
Уборкой она не надрывалась — собственно, это было бы и невозможно у Клабена, она лишь разгребала середину комнаты, наращивала горы, подравнивала долины, чтоб можно было протиснуться, выход отыскать…
Клабен разговорчивостью не отличался, я имею в виду, с клиентами, — таинственность на себя напускал, бормотал что-то себе под нос и больше на идише, понимать его следовало с полуслова… Поначалу он ошарашивал балахоном своим, как у паши, шароварами желто-сиреневыми, физиономией вислощекого Пьеро, тюрбаном трехэтажным… ставил в тупик… сбивал с толку, если кто робкого десятка… а болтать не любил… Дельфина же, напротив, вопила без умолку… монологи произносила нескончаемые!., по ничтожнейшим поводам!., то ее на улице обидели, то в магазине наглецы попались… ноги ей отдавили там-сям, везде — в трамвае, в автобусе… В общем, сама чувствительность!.. За покупками ездила аж в центр… и даже в Сохо… а заодно билеты покупала… театр ей подавай три раза в неделю, не меньше… Следила, то есть, за всеми новинками! Чай, не горничная!., а прямо-таки леди, «governess»!.. Иногда… впрочем, редко… она исчезала… отсутствовала неделю… возвращалась опухшая, отекшая, разукрашенная в драках с какими-то проходимцами… одежда в клочьях… деньги все пропиты!., и пенсия ее преподавательская, и заработок у Клабена, и еще сбережения, оставшиеся от тетушки… С учительской работы ее увольняли трижды… это я со временем все узнал… из-за жутких сцен, которые она устраивала ученикам по пустячным поводам… невероятной вспыльчивости характер!.. Позже, намного позднее… она поняла, в чем ее истинное пристрастие… призвание… драма ее жизни!., она с удовольствием рассказывала… всем желающим… и не желающим тоже… она им демонстрировала, сколько у нее образования! и сколько чувства!., эмоций! страсти! Незаурядная натура!
В дела Титуса она тоже вмешивалась по всякому поводу И без оного… чего только себе не позволяла!., в разгар торговли по залогу вставляла свое словечко… Клабена ее бесцеремонное вмешательство в бешенство приводило, однако рявкнуть на нее он боялся: она б обиделась и ушла насовсем… А он без нее обойтись не мог… и не то, чтоб она местностью отличалась — она у него без конца всякие мелочи таскала… но другая на ее месте таскала бы еще больше!.. У него тут одни искушения… и притом беспорядок несусветный!.. Он предпочитал держать Дельфину и глядеть за ней в оба… Ссорились они редко, если не считать споров из-за «governess»… дня без них не проходило. Он этого слова терпеть не мог…