По его словам, караул был надежен и все делал по регламенту. Но нападение прозевал. Судя по тому, что неизвестные сразу захватили ключевые посты, в прошлом это были солдаты. Их пришло шесть или семь человек, ловких, смелых. Подчаски из нестроевых ничего не смогли им противопоставить. А когда Греховодов схватился за кобуру, ему дали по голове.
— Сильно досталось? — уточнил Лыков.
— В том-то и дело, что нет, — сообщил полковник. — Опять впечатление, что действовали с умом. Без лишней жестокости.
— То есть?
— Ну, врезали поручику. Аккуратно так, пся крев! Шишка есть, сам видел. А крови или раны — нет.
— А может, он был в сговоре? — влез жандарм. — Для отвода глаз дал себя обезоружить…
— Только не Греховодов, — отрезал поляк.
— Значит, пожалели?
— Такое впечатление, что да. Говорю, бывшие солдаты, не из отчаянных.
— Раз напали на караул, значит, отчаянные, — возразил Трепов.
— Они увели арестованного с собой? — вернул разговор в рабочее русло Лыков.
— Да.
— Какие-то приметы нападавших запомнили? Клички, шрамы, особенности речи?
— Запомнили, — невозмутимо ответил Ячневский. — С этим я и пришел. Поручик хоть и упал, но остался в сознании. Удар, как я уже говорил, был… щадящий. И он услышал одну фразу.
Лыков с Герасимовым чуть не привстали:
— Ну?
— Там был главный. К нему обратились и назвали при этом очень странно.
— Да не тяните вы! Как назвали?
— Колька-кун.
Тут Алексей Николаевич навис над столом:
— Это точно?
— Совершенно точно, — подтвердил полковник. — Не пойму, правда, что сие значит. Может, вы поясните?
— Да, Алексей Николаевич, — присоединился Трепов. — Вы аж подскочили. Знакомая личность?
— Никогда его не видел, господа. Но слышал о нем. Один раз.
И сыщик рассказал о той беседе двухмесячной давности, когда он впервые столкнулся с упоминанием странного японского прозвища.
— Колька-кун? Бывший стрелок Пятого Восточно-Сибирского полка, прибывший в мае на пароходе вместе с теми изменниками-поляками, — задумчиво произнес Герасимов. — А теперь он выручает из-под ареста революционного агитатора. Вдруг это звенья одной цепи? Надо срочно объявить его в розыск.
— Навряд ли Куницын живет в городе под своей фамилией, — возразил Лыков. — Было бы чересчур глупо с его стороны.
— Опять японский шпион, — скривился генерал-губернатор. — А еще русский! Ладно бы по… ой!
Трепов прикрыл рот рукой и покосился на Ячневского. Тот сделал вид, что не понял.
— Господин Лыков, вы подтвердили мою догадку — напали бывшие солдаты, — сказал он. — Потому им и удался налет, что они знали устав караульной службы. Прошу, ваше превосходительство, отметить это в рапорте государю.
Трепов глянул на коллежского советника и сказал:
— Я со своей стороны не собираюсь беспокоить Его Величество пустяками. В стране каждый день такое творится! Но вот Департамент полиции дважды в месяц строчит отчеты на Высочайшее имя. И государь внимательно их читает…
— Мы тоже промолчим, — торопливо заявил сыщик. — Рядовое происшествие, чего шум поднимать.
— Рядовое или нет, а этого мерзавца нужно изловить, — строго велел генерал-майор Свиты. — Иначе он нам всю армию развратит. Сегодня же будет в приказе. Вам ясно, господа?
— Ясно, ваше превосходительство, — хором ответили сыщик с жандармом.
— А о чем, кстати, велась агитация? — сощурился Герасимов.
— Что воевать не надо, — припомнил Ячневский.
— Ну, это сейчас все говорят. А еще?
Поляк внимательно посмотрел на жандарма и добавил:
— Что царя тоже не надо. И министров, и вообще господ. А нужен крестьянский режим, чтобы мужики сами собой управляли.
— Ого! Что-то новое. Даже эсеры до такой глупости не додумались.
— А еще, — продолжил Ячневский, — агитатор призывал солдат моего полка начать восстание. Мол, только армия сможет сломать хребет царизму. Надо создать тайную революционную организацию, в которую включить все полки столичного гарнизона. И сейчас, когда царь вооружил простой народ, самое время к этому приступить.
Лица у слушателей вытянулись. Все долго молчали, потом Герасимов спросил с недоверием:
— Это вам поручик рассказал? Лежал с ушибленной головой, но все запомнил?
— Нет, — с ледяной вежливостью ответил полковник. — Я провел собственное дознание… Поверхностное, конечно, зато по горячим следам. И записал то, что услышал от солдат, подвергшихся агитации.