Наступила суббота накануне праздника, в Пти-Жарваси все спали как сурки, как вдруг в десять часов ворота, выбитые мощным ударом, с адским грохотом слетели с петель. Тут же послышались грозные крики разбойников, толпой ворвавшихся во двор. Кто-то громко прокричал ужасным голосом:
— Не двигаться и не сопротивляться! Или я прикажу всех изрезать на куски! Я — Фэнфэн! Разбойники, вперед!
Услышав имя, наводившее страх на всю округу, обитатели фермы почувствовали смертельный ужас и подумали: «Мы пропали!»
В последнем письме, друзья мои, я рассказывал про чудовищное убийство в Пти-Жарваси, совершенное Оржерской бандой, и остановился на том, как разбойники во главе с Фэнфэном ворвались посреди ночи на ферму.
Папаша Дерик, его жена, сын, обе дочки и служанка Жозефина спали как сурки в своих постелях. Жозефина спала в пекарне, хозяева — через стенку, а рядом с их комнатой была детская. Леон же всегда оставался в конюшне. Бандитов вел кто-то, кто хорошо знал расположение комнат, и они, светя фонарем, прямиком направились в пекарню. Несчастная Жозефина увидала Фэнфэна, вошедшего впереди остальных, — высокого человека в треуголке с золотым галуном, в сапогах, с саблей, пистолетами и в черной маске! Испустив вопль ужаса, она вскочила на постели, но не смогла спрыгнуть — ноги ее подкосились от ужаса.
— Господи, спаси и сохрани!.. Они задушат меня! Помогите! Леон, на помощь!
Фэнфэн рявкнул:
— Ну-ка, замолчи! Только пикни, язык отрежу!
Несчастная девушка, обезумев от страха, продолжала кричать, и Фэнфэн приказал:
— Накройте ей лицо подушкой и свяжите по рукам и ногам!
Не меньше десятка бандитов рыскали в это время по дому, поделив между собой кровавую работу. Одни разводили огонь в большом камине, другие связывали захваченных в постели папашу Дерика и его жену, которые, умирая от ужаса и стуча зубами, испускали такие жалобные стоны, что смягчили бы сердце даже дикого зверя. Несколько бандитов побежали на конюшню, чтобы прикончить Леона, известного своей храбростью и силой.
Связав хозяина, бандиты подтащили его в одной рубашке к самому огню. Фэнфэн обратился к нему:
— Вот что, любезный, говорят, у тебя припрятаны деньжата. Выкладывай их, да поживее!
Несчастный честно отвечал:
— У меня есть всего сотня экю. Они там, в бельевой корзине, а больше ни лиарда!
— Ладно же! — отвечал Фэнфэн. — Ну-ка, подпалите ему копыта!
Тут папаша Дерик узнал Душку Беррийца, Канонира и Сан-Арто, которых не раз пускал переночевать на ферму, и стал взывать к их милосердию. В ответ раздался хохот, и Канонир ответил:
— Не трать время попусту! Тащи деньги или скажи, где их прячешь!
— Ах, Боже мой, горю! А-а-а-а! Умираю! Жена! Жена! Мои дети! Умираю!
— Скажи, где деньги, тогда отпустим!
— А-а-а! Убийцы! Будьте прокляты! Умираю!..
— Ори сколько влезет! Раз вопишь, значит, жив… Ну и глотка же у тебя!
В то время как фермер бился в предсмертных судорогах, разбойники принялись распевать:
Мучения папаши Дерика продолжались, пот лился по нему ручьями. Обуглившиеся ноги корчились в пламени, крики и вопли с трудом вылетали из пересохшего горла. Едва можно было разобрать несколько слов:
— Жена! Где ты, моя бедная Сигот!
— Ну же, не упрямься! В последний раз спрашиваем, где твои деньги? — воскликнул Канонир.
— Леон, мой мальчик, где ты?.. Леон! Убивают!..
— Хватит копаться! — проворчал Сан-Арто. — Я голоден, а Главарь обещал жратву, как все закончим!
— Сигот! Леон! Умираю… Господи, отпусти мои прегрешения!..
Дернувшись в последних конвульсиях, несчастный скрючился и, качнувшись вперед, упал головой в камин. В его сердце будто что-то взорвалось, и папаша Дерик наконец испустил дух.
Фэнфэн в бешенстве пнул мертвое тело и выругался:
— Где это видано! Все они орут, вырываются… Но рано или поздно выкладывают деньги! Ну что ж, у нас еще в запасе кое-кто остался! Тащите сюда его жену!
Сан-Арто и Канонир приволокли связанную мамашу Сигот с мешком на голове. Бандиты пришли в дикое веселье при виде женщины, на которой не было ничего, кроме рубашки, и принялись отпускать на этот счет непристойные шутки. Подтащив мамашу Сигот к огню, разбойники опустили ее ноги на железную перекладину, а саму усадили на что-то теплое и мягкое, женщина вздрогнула. Тут с ее головы сорвали мешок, и она пронзительно завизжала: