— Берегитесь, черти! Эти твари всегда жрут, лягаются и кусаются, но когда выпьют, то в них словно сам дьявол вселяется!
Слова его были встречены громовым хохотом.
Тем временем целая толпа плотным кольцом окружила стол. Время от времени оттуда доносились ругательства, восторженные возгласы и изумленные восклицания. Посреди толпы восседал разбойник, который ел и пил на глазах своих собратьев. Ну и брюхо! Что за глотка! Парень, напоминавший живые мощи, уже несколько часов подряд, без перерыва, ел и пил, перемалывая пищу крепкими, как сталь, челюстями. Бандита звали Сан-Арто, и всем было известно, что у него луженый желудок. Он мог двенадцать часов просидеть за столом, не прекращая жевать. Ну и способности!
Сан-Арто не сравнялось и двадцати лет, однако нельзя было без ужаса вспомнить, сколько всего он сожрал с того дня, когда Жак из Питивье подобрал его на дымящихся развалинах дома. У мальчишки обуглились ступни, а когда раны зажили, пальцы, обожженные до кости, срослись, и теперь одна нога Сан-Арто напоминала копыто, что ничуть не мешало ему быть неутомимым ходоком.
Рядом с обжорой сидел его приятель, Четыре Су. Он вел счет, делая ножом зарубки на столе.
— Сорок семь! — объявил Четыре Су.
Сан-Арто схватил копченую селедку, оторвал голову, запихнул в рот, одним движением перекусил рыбину пополам и принялся жевать, обильно запивая вином. Добравшись до хвоста, он проглотил и его и снова выпил.
— Сорок восемь! — произнес Четыре Су.
— Так он и до полсотни дойдет, — высказал свое мнение Батист Хирург, с профессиональным любопытством наблюдавший за чудовищной трапезой.
— Сорок девять! — бесстрастно сообщил Четыре Су.
— И как все это в него лезет?! Чертова прорва, да он готов все сырьем сожрать! — восхищенно воскликнул Большой Драгун, который, несмотря на свой чудовищный аппетит, не мог соперничать с Сан-Арто.
— Пятьдесят!
— Вот видишь, Драгун, — произнес Сан-Арто, похлопывая себя по животу, — только теперь мое брюхо успокоилось.
— Пятьдесят копченых селедок… и сколько бутылок?
— Шестнадцать! И восемь фунтов свежеиспеченного хлеба! А теперь хорошо бы перекусить чем-нибудь полегче. К примеру, парой дюжин крутых яиц или корзиной винограда.
Разговор продолжался в том же духе.
Воспользовавшись отсутствием Батиста Хирурга, Рыжий из Оно начал приставать к Дылде Мари. Красавица ответила на его ухаживания звонкой пощечиной.
— Лучше не лезь ко мне.
— Но почему? Я ничем не хуже других.
— Возможно. Но мне ты не нравишься.
— Выходит, я один тебе не по нраву.
— Я от тебя, кроме наглости, ничего не вижу.
— Так бы и сказала! Вот, держи ожерелье — оно из чистого жемчуга. Ну что, нравится?
— Ничего… Где ты его свистнул?
— Третьего дня у бывшего маркиза де Буана. Того восьмидесятилетнего старикашки, которого мы укокошили… Я ж тебе говорил!
— Ты командовал налетом?
— Да. Самолично подпалил маркиза, а потом и пристукнул его.
— А сегодня вечером, когда брали карету, ты снова был командиром?
— Да.
— Так, значит, и ты на что-то годишься?
— В любую минуту можешь в этом убедиться.
— Что ж, посмотрим!.. Ты подарил мне дорогое ожерелье, но этого мало.
— Чего ты еще хочешь?
— У меня свои причуды.
— Говори!
— Я хочу сама, собственными руками, перерезать горло мужчине. Если ты поможешь мне исполнить этот каприз, я готова ради тебя пойти на всякие глупости.
— Нет ничего проще! Свернуть шею какому-нибудь пентюху — да это раз плюнуть! Клянусь и обещаю, не пройдет и недели… поцелуй меня!
Страшный диалог влюбленного с предметом его страсти мог бы длиться бесконечно, ибо Дылда Мари, до сих пор державшая себя с Рыжим весьма надменно, похоже, сменила гнев на милость. Но тут бандитский праздник был прерван самым неожиданным образом.
В момент, когда шум под сводами просторного подземелья достиг апогея, в глубине, у самой двери, закрытой на огромный железный засов, раздались два выстрела. Пули со свистом пронеслись сквозь веселящуюся толпу оборванцев и только чудом никого не задели. Одна из них срезала кончик уха Розали, ослицы мэтра Пиголе, и пьяное животное в ярости принялось лягаться и скакать, сея вокруг невообразимый хаос. Решив, что на них напали, бандиты бросились к висевшему на стенах оружию — пикам, вилам, саблям, пистолетам и карабинам, как вдруг раздался насмешливый, с металлическими нотками голос, пригвоздивший бандитов к полу: