Лай собак, визг, скрип полозьев, хруст снега под ногами закутанного в меховую оранжевую курточку человека, лисья шапка на голове. И все звуки раздавались так отчетливо, будто тот, одиночка, чокнутый, брел где‑то совсем рядом, у самого экрана. Скрип снега напоминал, что мороз был сильный, не менее шестидесяти градусов ниже нуля.
— Кто это?… Кто это?… — послышалось в зале.
Все притихли, магически уставившись на экран. Даже и сейчас, в век космических пассажирских перелетов, в век атомных самолетов, такие вот походы одиночек к Северному полюсу, почти всегда совершавшиеся на санях конструкции времен Амундсена и Скотта, с собачьей упряжкой, без применения обогреваемой одежды, вызывают восхищение у людей. Часто такие броски одиночек к полюсам заканчиваются трагически, но число желающих испытать себя все росло и росло. И часто могилы их были там же во льдах, затеряны на огромном белом пространстве. Так пропал без вести пять лет назад и парень, которого любила Джун Коллинз, и который работал в этой же лаборатории, весельчак и отличный специалист по слабым взаимодействиям Семми Рикс.
И словно услышав вопросы из зала, невидимый оператор укрупнил кадры, опустившись на снег. Красное обмороженное лицо человека в черных очках, на бороде сосульки, незнакомец упирается плечом в шест, толкает нарты; рыжие собаки в упряжке выглядят злыми, тощими, уставшими. Путник останавливается, чтобы перевести дыхание, снимает очки, протирает стекла, медленно, медленно поворачивает голову назад, куда‑то смотрит в синюю даль.
— Семми! Это Семми! — вдруг закричала Джун и, опрокидывая стулья, побежала к экрану. Она водила руками по лицу Семми Рикса, пытаясь поцеловать того, обнять за шею. — Это Семми, — как‑то тихо повторила она, повернувшись к залу и глядя с немым укором на антресоль, на высунувшегося Дагена.
Тому почему‑то стало неуютно, он спрятался. Но тут же появился Гарри Грорэман, выпучив свои черные глаза на Джун.
— Останови его, Гарри! — попросила та, опускаясь на подставленный профессором стул. — Останови его, — опять прошептала Джун, и ее голова склонилась, плечи задрожали; плакала она не совсем красиво, по‑бабьи, навзрыд.
Даген продолжал крутить ролики, продолжал показывать последний день, скорее всего, именно последний, Семми Рикса. Миссис Клементс на своем табло высветила красный предупредительный сигнал, но профессор, кивнув ей, что, мол, вижу, не прерывал фильма. Да и на втором табло, у миссис Боумэн, светился зеленый знак, чуточку багровея с края.
Ни Даген, ни Грорэман не обязаны были докладывать Хименсу, что они будут транслировать в зал заседаний и как. Накануне совещания они обговаривали с профессором некоторые вопросы возникшей проблемы, уточняли, кто может выдать наилучшую идею, как могут влиять остальные на ход эвристического коллективного мышления. Даген знал всю подноготную, или почти всю, каждого. Знал привычки сотрудников, их увлечения, семейные затруднения, временные разногласия, планы на отпуск, увлечения спортом, хобби, характер и темперамент, волевые качества.
Снова камера стала подниматься вверх. Возможно, эффект создавался за счет применения объектива с переменным фокусным расстоянием. И на экране пространство белой пустыни разрасталось, заполняя собой всю его площадь. Бесконечность снежной западни, бесконечность еще непокоренного пространства, еще не пройденного пути. И все это, умноженное на мороз, сложенное с мыслью, что тебе никогда не дойти до цели, что еще нужно будет вернуться назад и опять пройти тот же бесконечный путь, а запас продуктов тает на глазах, может свести с ума и сильного человека. И трудно вдвойне тому, кто начнет так думать уже в начале пути к полюсу. Это гибель. И лишь уверенность, или, точнее, бесшабашность, помноженная на точный расчет, может спасти человека от разрушающей его изнутри, как червь, мысли, что он на тысячи километров в этот белой прорве один, что его шаг неизмеримо мал по сравнению с расстоянием до конечной цели.
Рыжие букашки‑собаки продолжают, как муравьи, продвигаться вперед; и снова человек останавливается, переводит дыхание, снова упирается в шест, прибитый к нартам. И, забегая далеко вперед, оператор показывает, что ждет путешественника дальше. Нагромождение льдов, торосы и опять та же белая бесконечная пустыня, дышащая семидесятиградусным морозом. И все, сидевшие в зале, уцепившись в стулья и столы, подавшись чуть вперед, как бы помогая толкать нарты Семми Риксу, почуяли этот холод.