Он быстро натянул на себя брюки, рубашку и, накинув на плечи пиджак, направился к двери. Около двери он оглянулся и посмотрел на жену.
– Прощай, Оля, – произнес он и вышел в коридор.
Они быстро спустились вниз, где их ожидал «черный воронок». Мужчина открыл дверь и рукой указал Лосеву, что его место внутри фургона. Все это происходило, словно во сне, и Геннадию Алексеевичу казалось, что он еще спит и когда он откроет глаза, весь этот кошмар моментально исчезнет. Машина резко тронулась и он, не удержавшись на скользком отполированном десятками задниц сиденье, повалился на пол. Больно ударившись головой о край, он словно проснулся. Схватившись за голову, он завыл, как воют пойманные собачниками собаки. Машина въехала в тюремный двор внутренней тюрьмы госбезопасности.
– Выходите! – произнес конвойный. – Конечная остановка.
Сейчас Лосеву было не до шуток. Он, словно затравленный охотниками зверь, готовился к своей последней схватке с законом. Геннадий Алексеевич вошел в камеру, чувствуя каждой клеткой своего тела, как за ним закрылась тяжелая тюремная дверь. Это была не просто дверь, а дверь, которая поделила его жизнь на до и после ареста. Геннадий Алексеевич опустился на холодный бетонный пол, так как «шконка», была пристегнута к стене и похоже, откидывалась лишь на ночь.
«Не все еще потеряно, – почему-то подумал он. – Посмотрим, что они мне предъявят».
Время шло. Группа оперативников и следователей госбезопасности работала слажено. Вслед за Василием Корниловым дал показания и его родственник Игнат Кожин. Сложнее было с Петром Симаковым.
– Симаков! Вы по-прежнему утверждаете, что ваши друзья: Корнилов и Кожин лгут про вас?
– Лгут, гражданин начальник. Они дважды пытались втянуть меня в свои делишки, но я наотрез отказывался. Сами подумайте, зачем мне все это. У меня была хорошая работа… Да, я один раз оступился, но все понял и осознал. За свой отказ я поплатился своим здоровьем – Корнилов тяжело ранил меня, и только благодаря хорошему человеку мне удалось выжить.
Максимов улыбнулся. Он хорошо знал эту историю, рассказанную ему Корниловым и Кожиным и теперь, слушая Петра Симакова, он с интересом наблюдал за тем, каким изворотливым оказался этот человек. Неожиданно для Павла сидящий перед ним Симаков начал медленно дергаться. Сначала у него задергалась левая рука, затем правая. Он повалился с табурета на пол. Тело его затряслось, из горла стали вырываться какие-то звуки, мало напоминавшие человеческую речь.
Оперативник вскочил на ноги и хотел помочь ему сесть на табурет, но у него ничего не получалось. Тело Симакова дрожало и он снова и снова сползал с табурета на пол.
Максимов нажал на кнопку звонка. В дверях показался военнослужащий.
– Посмотри за ним, я сейчас позвоню в санчасть, приглашу врача. Этого только не хватало, чтобы этот бандит «зажмурился» в этом кабинете.
Минут через десять после звонка в кабинет вошел врач. Выслушав рассказ оперативника, он склонился над телом Симакова.
– Товарищ капитан! А он не страдает психическими заболеваниями? – спросил врач Максимова. – Я – не психиатр, поэтому мне сложно поставить диагноз вашему клиенту. Я бы, на вашем месте, рисковать не стал бы, мало ли что? Отправьте его на экспертизу, так будет проще.
– Ну, а сейчас, что мне с ним делать?
– Отправьте его в камеру.
– Спасибо, доктор.
Павел вызвал еще дополнительный наряд, который положил Симакова на носилки и отнес в камеру. О состоянии арестованного он доложил начальнику Управления госбезопасности Матвееву.
– Хорошо, Максимов. Я распоряжусь, чтобы его отправили на психиатрическую экспертизу.
Павел положил трубку и, надев кепку, вышел из кабинета. Мимо него провели Лосева. Он не сразу узнал в этом человеке своего старого начальника отдела по борьбе с бандитизмом. Лицо Геннадия Алексеевича было сине-желтым от большой гематомы, распухшие разбитые губы, белая рубашка порвана на груди. Он шел, низко опустив голову, и как показалось Максимову, он просто его не видел. Вслед за ними шел молоденький лейтенант, сверкая своими золотыми погонами.
– Здравия желаю, – поздоровался с Максимовым лейтенант.
Павел, молча, кивнул.
– Что вы его так? – спросил он лейтенанта.
– Как со всеми, сбили спесь, – ответил тот. – Сейчас он податливый, как пластилин. Почему-то считает, что это ты его «засветил».
Максимов проводил взглядом сгорбленную фигуру Лосева и, тяжело вздохнув, направился к выходу из здания.