– Выходит, взяла твоя, Нина Ивановна, вещи, если ты вернулась обратно без них, – примирительно произнес Корнилов, – это уже хорошо. Толкать вещи в Казани – опасно.
– Ты о чем это говоришь, Корнилов? Кого ты учишь? – с угрозой в голосе, произнесла Галина. – Придержи язык, здесь даже стены слышат! Что, жизнь ничему не научила? Вот подсядешь за свой язык, да поздно уже будет.
– Типун тебе на язык, Галина, – произнес Симаков. – Там институтов не будет. Поставят носом к стене и все.
Мужчины быстро допили водку и, поднявшись из-за стола, пошатываясь, направились к двери. Галина, молча, стала убирать со стола разбросанную закуску, то и дело, бросая на них свой недобрый взгляд. Когда они вышли на улицу, Симаков взглянул на молчаливого товарища и спросил его:
– Твоя Галка всегда такая злая?
– Почему ты меня об этом спрашиваешь, Петр? – спросил его Корнилов.
– Да, так. Я бы такую бабу давно задушил бы.
Василий улыбнулся.
– Вот когда у тебя появится такая баба, как Галка, вот тогда я и посмотрю, как ты запоешь, а вернее, закукарекаешь Петруха.
Симаков промолчал на замечание Корнилова и как бы, между прочим, произнес:
– Вчера к нам на предприятие приезжали «мусора», проверяли оружие…. Каждый ствол отстреляли еще раз. Похоже, начинают просеивать местную шпану.
– И что? Ты что, Петр, решил в тину зарыться? Не получится, друг, я один за вас рамсы тянуть не собираюсь.
– Ты, что, Корнил? Я не к этому. Я разговорился с одним из «мусоров», спрашиваю это, по какому случаю проверка, а он в ответ….
Симаков оборвал свой монолог, так как из-за угла дома показался Алексей Бабаев, который заметив их, направился к ним.
– Привет! – коротко произнес Алексей и протянул им руку.
Корнилов смерил его взглядом, а затем схватил его за грудки. Пуговицы на рубашке Бабаева, словно пули, полетели в дорожную пыль.
– Ты что, сука, запалить нас всех хочешь!? Ты, что со стволом по улицам шатаешься? Романтики захотел? Вот повяжет тебя «мусарня», нахлебаешься этой романтики по самые уши.
– Да ты чего, Василий? С чего ты взял?
Бабаев испугано попятился назад.
– А вот с чего, – произнес Василий и вытащил ствол из-под рубашки Алексея. – Ты это детство брось, а то …..
Он не договорил, так как и без слов всем стало ясно, что будет.
– Галина, хату хорошую «надыбала», денег, как грязи…. – неожиданно произнес Корнилов, забыв об Алексее.
– Что за хата? – одновременно произнесли подельники.
– Есть хата. Придет время – скажу. А пока, молчок!
Они пожали друг другу руки и разошлись.
Павел Максимов переступил порог дома, когда на улице было уже темно. Он, молча, повесил на гвоздь свою кепку и, зачерпнув из ведра ковшом воду, жадно начал пить. Из комнаты вышел его семилетний сын и посмотрел на отца своими большими, наполненными слез, глазами.
– А я тебя, папа, весь день ждал. Все думал, что сейчас ты придешь, и мы с тобой пойдем гулять…, а ты, меня обманул, – тихо произнес он и, развернувшись, скрылся в комнате.
– Сашка! Ну, подойди ко мне! – окликнул его Павел. – Ну, прости меня, работы было много. Ну, ты же совсем большой у меня мальчик и должен все это хорошо понимать. Ну, не смог я сводить тебя в этот зоопарк сегодня, в следующий раз сходим. Я тебе обещаю.
– Ты же обещал, а я поверил тебе…., – услышал он голос сына из комнаты.
Максимов прошел на кухню и налил себе в тарелку остывший суп. Отрезав ломоть хлеба, он начал с жадностью поедать суп. За этим «пиршеством» он не заметил, как в дом вошла Глафира Матвеевна, соседка по дому. Ей было за восемь десятков лет, но выглядела она еще бодро.
– Явился? – с укором в голосе произнесла она, обращаясь к Павлу. – Сын весь извелся, все ждал тебя, а тебя все нет и нет.
– Работы много, Глафира Матвеевна. Бандиты распоясались, вот уже две семьи вырезали, гады. Никого не щадят, ни стариков, ни детей.
Женщина тяжело вздохнула и, опустив руки, села за стол.
– Слышала, я Павел. Все утихомириться не хотят, антихристы, не напились еще человеческой кровью, – произнесла она и снова тяжело вздохнула. – Жалко мне твоего Сашку, сидит дома, все боится, куда-нибудь выйти, а вдруг ты возьми и приедешь, а его дома не будет.
– Я все понимаю, Глафира Матвеевна. Мне тоже его жаль. Жизнь сейчас такая – всем трудно. Сами знаете, если бы мать не умерла….
Павел отодвинул от себя пустую тарелку и налил в металлическую кружку кипятка.
– Зачем пришла, Глафира Матвеевна? – спросил ее Максимов. – Думаю, не для того, чтобы меня пожурить?