— Может, он развернутый репортаж готовит, — предположил Впальтохин.
— Как бы не так. Если и существуют какие–нибудь документы, они давно у него в руках. Обнародуй их, подними шумиху — не урвать ему доли из клада, содержание которого никому не известно.
— Они сами не знают, за чем гоняются?
— Не скажите, любые древности — это громадные деньги, что бы они собой ни представляли. У нас их кому продать? Археологическому музею? А на Западе — купят. Матусевин и вызвал Якова, тот уже, небось, сделку заключил с тамошней мафией. Он и книжку свою чуть ли не за неделю сляпал.
— Я опять что–то не догоняю, — устав злиться, проныл Впальтохин, — как в этом фэнтези оказались мы?
— Наши подумали, что так откровенно славить Маниовича и так бесстыдно прикрывать Матусевина, может только Жарес. Или его прислужники. Мы думали, что вы действовали по его указке, и стало быть, кое–что знаете. Сам Жарес вот уже несколько дней, как исчез бесследно. Он взял отпуск за свой счет и дома не появлялся. Мы старались, чтобы вы ничего не заметили и установили здесь подслушивающее устройство. А чтобы спровоцировать нужную тему для разговора — подложили газету. Уже через полчаса мы поняли, что вы ничего не знаете.
— Кто это — наши? — спросила я.
— Бывшие партизаны, друзья Апатова и Марии. Если нам удастся опередить Маниовича, мы организуем музей Вовы Апатова, опубликуем его работы и учредим фонд содействия археологической науке. Но, к сожалению, тайна расположения сокровищ известна одному Якову, и он, насколько я знаю, еще никому ее не доверил, за исключением немецкого офицера.
— И что теперь будет с нами?
— Ничего, посидите недельку, другую, пока Маниович в Израиль не возвратится.
— Мы журналисты! — взревел Впальтохин. — Во всех газетах такое про вас напишем!
— На здоровье, — усмехнулась Антонина Федоровна, — что нам, заслуженным старикам сделают? Да и кто вам поверит? Жалобы ваши не напечатают, сами знаете, побоятся. Не любит одесская пресса скандалов.
— У вас что, и в прессе свои люди есть?
— А как же? Только вот вы — не чужие и не свои. Странное поколение, бессмысленное. Ничем вас не заинтересуешь, ничем не перекупишь. Вам будто совсем ничего в жизни не надо.
— Нам все побоку, — согласился Впальтохин, — в этом и сила. В тотальном, всеобъемлющем пофигизме. Только сидеть в этом подвале я не согласен.
Старушка не проронила больше ни слова и поспешила выйти.
— Поговорим на нейтральную тему, — предложила я.
— Например? — отозвался Впальтохин.
— Например, о животных.
— Ладно, я больше люблю кошек.
— А я обожаю собак.
— Кошки лучше, они независимы, не подлизываются к хозяину, как собаки, живут сами по себе.
— Собаки — друзья. Они преданные и все понимают. У каждой собаки есть словарный запас. Своей я могу сказать: Чак кушать мусор — Лена гулять нет. Собаки умнее.
— Кошка способна найти свой дом за десять тысяч километров. Я статью читал. Из Сибири одна кошка шла в Харьковскую область к своему хозяину. Он в тюрьме сидел, приручил котенка, а как на волю выпустили — домой уехал. И кошка его нашла, представляешь, в деревенском доме — два года добиралась.
— Во–первых, странно, что, несмотря на профессию, ты все еще веришь написанному. А во вторых, у кошек язык шершавый, а у собак — мяконький и горячий.
— Неужели тебе не ясно, что кошки лучше! — заорал Впальтохин. Лицо его побагровело, глаза расширились. Он стоял в середине комнаты, растопырив ноги и руки: — Кошки лучше, кошки лучше! Кошки луууууууччччччччшшшееееееееееееееееееее!!!
Охваченная тупой яростью, я тихо, но настойчиво, пикнула:
— Собаки.
Расшвыривая макулатуру, Серега подскочил к стене и задолбил в нее со всей дури. И тут, стенка, глухо стонущая под его ударами, зазвенела во мне, как колокол.
— Серега!
— Что? — взревел он.
— А ну, стукни в другое место.
— Пожалуйста! — провыл Впальтохин и стал колотить ботинком в другую стену.
— Теперь опять туда стукни.
— Если это может казаться смешным, я доставлю тебе такое удовольствие!
— Теперь чуть повыше, сантиметров на сорок.
— Чего ты добиваешься? — не выдержал, почти успокоившийся, Впальтохин.
— Мне кажется — за стеной прослушивается пустота. Я подошла к изувеченной стенке и постучала костяшками пальцев — Теперь здесь — я стукнула сантиметров на сорок повыше.
— Похоже, мы начинаем сходить с ума, — сказал Серега и сел.
— Ты не встречал здесь чего–нибудь тяжелого?
— На самом деле все животные прекрасны, в отличие от людей — говорил Серега, игнорируя мой вопрос, и подозрительно меня разглядывая.