- Я всю жизнь делал то, что мне на пользу, - сказал он. - Сегодня мой праздник. Сегодня я буду делать только то, что мне во вред, пока не покончу со всем на свете.
- Ну что ж, вы стараетесь вовсю, на пять с плюсом.
- Да, да, правильно. Для праздника нужно разнообразие. Не хочу хорошего, давай плохое, - Генри сдавленно рассмеялся. - Апофеоз пакости, так сказать. Окунуться в пакость, зарыться в пакость с головой.
Слова стремительно слетали с его языка, и за ними летели обрывки судорожного смеха. Но он не мог смехом прогнать засевшую в голове мысль. Не мог спугнуть ее нарочито небрежными словами о смерти. Не мог ни заглушить ее насмешками, ни подавить пошлостью, ни претворить в страсть. На карту была поставлена его жизнь. Генри вынул из кармана деньги и показал их Дорис.
- Видите? - сказал он. - Вот это приносит пользу, правда?
- Если так их швырять, как вы, так не очень-то много будет пользы.
- Неважно! - закричал он. - Считается, что деньги очень полезная вещь, самая витаминозная. Говорят, что деньги - это та же кровь. - Генри пододвинул деньги к Дорис. Он растлил себя ради них. Теперь ее очередь. Когда она это сделает, это будет его поражением, потому что он отождествил себя с ней, и это будет последнее поражение, которое он позволит себе перенести. После этого он пойдет домой и немножко посидит один, совсем немножко посидит один, упиваясь своим поражением, воображая себя без гроша в кармане, упиваясь своим одиночеством, а потом, потом... а потом его приятели скажут, что это совершенно непонятно - спьяну он, что ли, или это приступ меланхолии, или еще что-нибудь в этом роде... иначе как же можно убивать себя, когда загребаешь такие деньги? - Возьмите их, - сказал Генри. - Быть может, вам будет от них больше пользы, чем мне.
Дорис отшатнулась.
- Берите их! Берите! - сказал Генри. - Ведь это то, что вам от меня нужно, правда? Ведь вы считаете, что нашли простачка? Возьмите деньги. Вы правы. Вы еще не видали таких простачков, как я. Возьмите, пока я не отдал их официанту.
- Уберите ваши деньги, - возмущенно сказала Дорис. - Вы меня просто оскорбляете.
- Возьмите! - Генри судорожно сжал деньги в кулаке. Он еще не понимал, какая страшная угроза нависла над ним, но весь дрожал от смутного предчувствия беды, и деньги дрожали в его руке. - Здесь тысяча долларов или полторы, кажется так, не знаю точно, но много, очень много, у вас никогда в жизни столько не было. Если этого мало, вот, у меня есть еще.
Генри бросил деньги рядом с тарелкой Дорис и полез во внутренний карман пиджака. Отстегнув английскую булавку, он вытащил из кармана конверт. В яростном нетерпении, неловко, наискось разорвал конверт и вынул из него десять новеньких тысячедолларовых бумажек. Эти деньги были отложены на случай бегства. Генри уже давно носил их при себе - с того дня, когда впервые подумал, что, быть может, ему когда-нибудь придется уезжать впопыхах. Он бросил и эти деньги поверх остальных.
- Берите! - крикнул он. - Не будьте дурой. Это капитал, ваш капитал. Не упускайте его только потому, что на вас люди смотрят. Это ваше счастье. Берите деньги и уходите отсюда. Как только вы отсюда уйдете, некому уж будет смотреть на вас, а деньги при вас останутся.
Дорис уже оправилась от изумления. Мысль ее лихорадочно искала верного пути. Надо взять у него деньги и приберечь их, пока он не протрезвится. Рискованно оставлять ему деньги, - он совсем пьян. Но, думала Дорис, если она их возьмет, что он тогда сделает? Кто знает, что он может выкинуть? И вообще, как он смеет, за кого он ее принимает, как он только смеет швырять ей деньги в лицо! А если она не возьмет, как он к этому отнесется? Больше она выиграет, лучше это будет для нее? Не получит ли она тогда больше, чем деньги, не получит ли она его самого? Взяв эти деньги, она сразу вычеркнет себя из его жизни. В этом нет сомнений. Позволит ли он ей оставить деньги себе или выхватит их у нее в последнюю минуту - все равно, после этого между ними все и навсегда будет кончено.
- Не упускайте же такого случая, - кричал Генри, - только потому, что вам неловко взять эти деньги! Только потому, что кто-то на вас смотрит и подумает, что это нехорошо! Что вам эти люди? Вы их никогда в жизни не видали. Даже если бы каждый из них был вашим отцом - что вам за дело до них? Вы сами по себе. Они посмотрят на вас одну минуту, когда вы будете уходить отсюда со своим богатством, и больше никогда в жизни вы их не увидите - и станете богатой. У вас будет целое состояние. Может быть, вам будет неловко одну минуту, одну-единственную минуту, пока вы дойдете до двери и скроетесь из глаз, - но только и всего. Зато потом, до конца жизни, у вас будут деньги. И никому не будет дела до того, где вы их получили и что сделали, чтобы их получить. Да и что вы сделали? Вы подобрали их - вот и все, и ушли с ними - вот и все. А если бы даже вы сделали что-нибудь похуже, кому до этого дело? Все будут восхищаться вами и уважать вас за то, что у вас есть деньги, - все, весь мир, все люди во всем мире, ваш отец, все, все, весь мир. Берите! Берите, говорят вам!
Дорис прикрыла деньги ладонью, словно боясь, что они разлетятся или что Генри от волнения нечаянно смахнет их со стола.
- Смотрите, как бы я и вправду не взяла, - сказала она. - Пожалеете после.
- Если вы возьмете... если только вы возьмете... я буду любить вас всю жизнь! Я правду говорю. Я буду любить вас всю жизнь. Возьмите их! Дорис, как мне сказать вам так, чтобы вы поверили, чтобы вы поняли? Это же ваша судьба, решающая минута вашей жизни. Берите деньги. Ну, подумайте хорошенько, Дорис. Ведь это ваша судьба решается, и такого случая больше не будет никогда, никогда, проживи вы хоть сто лет.
- Следовало бы запретить вам иметь при себе столько денег, - сказала Дорис. Она приподнялась и, перегнувшись через стол, стала засовывать деньги в боковой карман Генри.
Он сидел неподвижно, выпрямившись, глядя прямо перед собой и не видя Дорис. На одно мгновение ее волосы почти коснулись его лица. Они словно вплелись в его мысли, и он почувствовал их запах и запах ее духов и пудры, и ощутил ее дыхание.
- Вы должны были взять эти деньги, - устало сказал он тихим и грустным голосом.
Дорис опустилась на стул и расправила скатерть.
- А теперь, - сказала она, - извольте съесть что-нибудь - хороший кусочек мяса или еще что-нибудь вкусненькое, что вы любите.
Генри сидел и смотрел на Дорис. Он внезапно растерялся и не знал, что делать дальше. Он раздел себя догола. Ему хотелось спрятаться от самого себя и от Дорис, и он не знал, как это сделать. Мучительный стыд рассеял на мгновение хаос мыслей и чувств, клокотавших в нем. Он медленно опустил голову. Какой дрянной, дешевый спектакль разыграл он перед Дорис, пронеслось в его уме. Он медленно стал клониться вперед, опустив голову, словно падая; он склонялся все ниже и ниже, пока его голова не коснулась стола и не легла рядом с крекерами. Опять театральщина, подумал он, дешевый эффект. Больше он уже ничего не думал. Все мысли и чувства затонули в звоне и гуле, который стоял у него в голове.
Дорис немного подождала, потом положила руку ему на затылок, еще немного подождала и нагнулась к его уху.
- Вам нужно пойти домой и выспаться, - прошептала она и слегка встряхнула его.
Генри не шевельнулся. Он прислушивался к оглушительному звону и гулу своих мыслей.
Дорис вынула пудреницу, похлопала пуховкой по лицу и принялась тщательно подмазывать губы, украдкой посматривая на Генри. Он не двигался. Дыхание у него стало ровным, казалось, он спал. Дорис закурила папиросу и потянулась к недопитому Генри бокалу с коньяком. Ей хотелось попробовать, каков коньяк на вкус. Она еще никогда не была пьяной. Интересно, отдала бы она тоже все свои деньги, если бы была пьяна, все свои - пусть даже шальные - деньги? Дорис смочила губы в коньяке, вздрогнула и поспешно поставила бокал обратно.