Тэккер лежал в постели, телефон стоял рядом на ночном столике. Он побрился, принял ванну, и его мокрые волосы были аккуратно расчесаны. Когда зазвонил телефон, Тэккер еще не спал, он лежал тихо, с открытыми глазами; как он ни старался уснуть, глаза не желали оставаться закрытыми.
Сначала Тэккер лежал и слушал, как звонит телефон. Потом повернулся на бок и натянул одеяло на голову. Но звон был слышен и сквозь одеяло. Тэккер сунул голову под подушку и прижал подушку руками. Но и это не помогло - он все еще слышал звон. Тэккер лежал тихо и слушал; казалось, кто-то редкими размеренными ударами вбивает ему в ухо гвоздь.
"Если бы Эдна меня видела", - подумал он вдруг, и на мгновение весь подобрался, а телефон продолжал вбивать ему свой звон в уши. Тогда Тэккер сел на постели, снял трубку и осторожно, микрофоном вниз, положил ее на столик.
Теперь телефон издавал уже другие звуки. Тэккер слышал глухое дребезжание, отдававшееся от поверхности стола. Он поправил подушку, лег на спину и закрыл глаза. Но глаза по-прежнему не желали оставаться закрытыми. Тэккер прислушался к телефону. Телефон молчал. Потом в трубке задребезжал скрипучий женский голос, приглушенный поверхностью стола. Слова были искажены - долетали только слабые, прерывистые, сердито-скрипучие звуки.
Тэккер знал, что это. Тот, кто ему звонил, потребовал проверки. Заявил, что сначала никто не отвечал, потом номер оказался занятым. Что-то неладно. Вероятно, аппарат не в порядке. Трубка соскочила с рычага или еще что-нибудь. Теперь телефонистка пытается выяснить. Она пошлет монтера проверить, в чем дело.
Тэккер встал с постели и начал одеваться. Он не хотел встречаться с монтером или с полицейским, или вообще с кем бы то ни было. Полиция, конечно, станет выпытывать у него, что ему известно об убийстве одного из его служащих. Нет, он возьмет такси и доедет до пристани, переправится в Нью-Джерси и там возьмет другое такси. Короткие перегоны - вот что нужно. Тогда ни один шофер его не запомнит. Короткими перегонами до Ньюарка, а там - на поезд и куда-нибудь. Он не знал - куда. Только не к Эдне. Нельзя подвергать опасности ее и детей.
Но Тэккер понимал, что пока никакой опасности для Эдны нет. Он понимал, что Фикко так же трусит, как он сам, и так же где-нибудь прячется. Тэккер просто не хотел, чтобы Эдна видела его таким - испуганным и раскисшим. Он чувствовал, что стоит ему поехать к Эдне, и уже одно ее присутствие заставит его сделать что-нибудь отчаянное, что-нибудь такое, после чего он непременно попадет в беду.
Тэккер думал все это и не знал, что думает, и не хотел этого знать. Вместо этого он говорил себе: "С ума надо сойти, чтобы впутывать в это Эдну и ребятишек".
Когда Уилок, позвонив в проверочную, повесил трубку, он решил, что Тэккер либо уже удрал, либо удерет, прежде чем он успеет до него добраться. У Генри вдруг пропала охота предпринимать что-либо еще. Он позвонил к себе в контору. Женский голос, ответивший на его звонок, звучал утренней бодрой свежестью и резко прозвенел у него в ушах. Он не узнал голоса.
- Говорит Уилок, - сказал он.
Он услышал, как в голосе сразу появились испуганно-почтительные нотки.
- Да, слушаю, сэр. - Генри решил, что это, вероятно, кто-нибудь из конторщиц.
Он попросил передать мистеру Бейкеру и мисс Локк, что он уезжает на несколько дней, может быть, на неделю. Мистер Бейкер был его помощник, мисс Локк - секретарша.
Генри знал, что ему придется поддерживать по телефону связь и с конторой, и с Бэнтом, и с Джонстоном. Джонстону понадобятся его советы для ведения лотерейного бизнеса; кроме того, нужно будет помочь ему управиться с тем, что осталось от банка Лео. Генри решил, что не уедет из города, а выберет себе какой-нибудь отель, запишется там под чужим именем и будет сидеть в номере и делать всю работу по телефону. В большом городе легче всего спрятаться. Кто-то говорил ему это, да, кто-то говорил, очень давно. Джо? Правильно, Джо. А впрочем, может быть, и не он. Может быть, кто-то другой. Во всяком случае, это правильно. И внезапно Генри подумал, что, в сущности, всю жизнь готовился к этой минуте, знал, что когда-нибудь ему придется прятаться, и искал указаний, копил их, хранил в памяти все эти годы.
Генри поднял саквояж и вышел из квартиры, даже не оглянувшись. Он с шумом захлопнул дверь. Шум ударил по тишине, и захлопнувшаяся дверь обдала Генри ветром. Он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Словно сиротливая бесприютность его пустой квартиры вырвалась вместе с ветром и шумом захлопнувшейся двери и навалилась ему на плечи и на затылок, обвилась вокруг него, прильнула к лицу и, проникнув вглубь, пропитала все его существо.
9
Уилок спустился с лестницы и медленно дошел до угла, все так же остро ощущая свое одиночество и раздумывая, какой отель ему выбрать. Он перебирал в уме отели центра, окраин, Бруклина и вспоминал номера, в которых когда-то останавливался. Он снова слышал, как пели пружины, когда он садился на кровать в тишине, и как скрипели ящики туалета, когда он их выдвигал в тишине, и как звучал его голос, когда он говорил по телефону в тишине. Он чувствовал одиночество, как нечто осязаемое, оно оседало на его лице, на одежде, проникало под одежду, под кожу, и еще глубже - внутрь.
Уилок сел в такси и сказал шоферу адрес Дорис. Он решил, что сумеет выбрать отель после того, как поговорит с ней.
Уилок позвонил, и ему открыла хозяйка - бесформенный узел тряпья, с мышиным лицом, дряблым и сморщенным. Она приотворила дверь и смотрела на Уилока в щелку, обеими руками прикрывая ворот платья.
- Моя жена дома? - спросил Генри.
- Ваша жена?
- Дорис Дювеналь. Под этим именем она выступает. - Хозяйка посмотрела на отъезжавшее такси, потом на Уилока, потом на его элегантный саквояж.
- Да, вероятно, дома.
Она открыла дверь пошире, и Уилок вошел.
- Я и не подозревала, что мисс Дювеналь замужем, - сказала хозяйка.
- Да, - Генри улыбнулся. - Вы ведь знаете, как это ведется у актрис.
Хозяйка начала подниматься по лестнице впереди него.
- Я бы хотел сделать ей сюрприз, если разрешите, - сказал Генри. - Она меня не ждет, и мне хотелось бы сделать ей сюрприз, появиться неожиданно.
Он говорил, понизив голос. Весь дом, казалось, еще спал. Хозяйка остановилась и посмотрела на него с недоверием.
- Вы только покажите мне, какая комната, - прошептал Генри и улыбнулся.
- Она не одна живет.
- Да, я знаю, жена писала мне. Но ведь у них две комнаты, верно? Я помню, она говорила, что две, значит, не беда, если даже они с подругой еще в постелях.
Такую обаятельную мальчишескую улыбку хозяйке нечасто приходилось видеть.
- Дело в том, - сказала она. - Да видите ли... не знаю, право... Понимаете... нет, не знаю, право.
Генри пустил в ход свою еще более пленительную улыбку. Он продержал ее на лице несколько секунд и подумал: "Надеюсь, старушку пробрало теперь до самого нутра".
- Я могу показать вам наше брачное свидетельство, - сказал он. - Оно у меня здесь. - Он поднял саквояж. - Я его всегда вожу с собой на счастье.
- Ну, что вы! Вы меня не поняли, я совсем не то имела в виду.
- Ну, разумеется.
- Просто мы должны быть очень осторожны, люди-то ведь разные бывают. Вы себе представить не можете, на какие только штуки теперь пускаются.
- Ничего, ничего. Я даже рад, что так получилось; теперь, по крайней мере, я знаю, что моя жена здесь в надежных руках.
- Я должна сказать, что стараюсь никогда не вмешиваться, но...
- Кажется, этажом выше, да?
- Да, да, квартира "Б".
Лестница была устлана ковром, но ступеньки скрипели. Дом был старый, тесный, темный. Дверь слева на площадке вела в квартиру "А". Уилок свернул направо, скользя рукой по толстым, круглым дубовым перилам. Он шел на цыпочках, но и здесь пол скрипел.
Квартира "Б" находилась почти в самом конце площадки. Звонка на двери не было. Генри постучал. Никто не ответил, и он постучал снова. Он боялся стучать громко. Потом толкнул дверь. Дверь отворилась, и Генри вошел, осторожно прикрыв ее за собой, и прошел на середину комнаты. Генри заметил, что затаил дыхание, и, нервно выдохнув воздух, поставил саквояж на пол.