Игра приближалась к концу. Бауер стоял рядом с Палумбо. Ему приятна была близость этого человека, приятно было ощущать тишину бильярдной, смотреть, как игроки становятся в позицию для удара, мягко и уверенно переступая ногами по чуть слышно поскрипывающим половицам. Ему нравилось безмолвное внимание зрителей, и теплый полумрак комнат, и негромкое дыхание игроков, и тихое позвякивание ключей в руке Палумбо, и слабое шуршание и щелканье шаров, и шепот зрителей при хорошем ударе или трудном положении шара. Он стоял среди этих приглушенных звуков и на мгновение забылся, следя за игрой. Потом он заметил, что Уолли вышел из темноты и стоит рядом с ним. Вид юноши вывел Бауера из умиротворенного состояния, и он беспокойно зашевелился.
- Спокойной ночи, господа, - сказал Бауер. Все, даже игроки, подняли голову, так неожиданно прозвучал его голос. - Желаю вам всем удачи.
Он направился к двери, слыша за собой ответные пожелания, к которым присоединился стук шагов. Отворяя выходную дверь, он заметил, что Уолли стоит за его спиной.
- Я немного пройдусь с вами, - сказал Уолли.
Бауер придержал дверь и пропустил его. Потом спросил:
- Зачем вы ходите за мной по пятам? Я иду домой.
- Такому человеку, как вы, трудновато помочь, - сказал Уолли. - Что этот Лео Минч, у которого вы работаете, не родственник Фазана?
- А кто такой Фазан?
- Джо-Фазан Минч.
- А почему вы спрашиваете?
- Я хочу вам помочь. Да что с вами такое? В жизни не видел человека, которому бы так трудно было помочь.
- Мне кажется, вы хотите сунуть свой нос куда не следует, - сказал Бауер. - Бросьте это, мой вам совет. Знайте свое дело - чем вы там занимаетесь, - букмекер вы, что ли? Да, да, мой совет - занимайтесь своим делом и не суйтесь, куда вас не просят.
- Вот это мне нравится! А я-то стараюсь ему помочь.
Бауер зашагал дальше, а Уолли постоял с минуту в нерешимости и потом пошел за ним. Юноша шел легко, как танцор, на него было забавно смотреть. Он держал свое миниатюрное, стройное туловище очень прямо и высоко вскидывал ноги. Его лакированные туфли на высоких каблуках ярко поблескивали, отражая свет фонарей. Но в лице не было и тени веселости. Оно казалось сосредоточенным и тревожным. В глазах застыла упорная мысль.
Когда Бауер свернул за угол, Уолли очутился подле него.
- Я, кажется, сказал вам! - крикнул Бауер.
- Не валяйте дурака.
- Отвяжитесь от меня, говорят вам.
- Послушайте, не валяйте дурака. Я знаю людей, которые поговорят с вашим хозяином, и он оставит вас в покое. Запляшет по вашей дудке.
- По моей дудке? Да вы с ума сошли!
- Тише. Не кричите так. - Уолли беспокойно оглянулся.
- Да вы что думаете, кто я такой? - крикнул Бауер.
- Он будет плясать по вашей дудке. Ручаюсь вам.
- Неужели вы не можете оставить меня в покое? - Бауер нагнулся и придвинул свое лицо к самому лицу Уолли. - Все вы! - крикнул он. Гоняетесь за мной и цепляетесь, гоняетесь и цепляетесь, покоя нет. Оставьте меня, слышите? Убирайтесь вы к черту, все!
Бауер увидел, как Уолли отступил назад и как испуганно округлился у него рот, потом лицо Уолли расплылось, и Бауер понял, что слезы снова застилают ему глаза. Нагнув голову, он бросился через улицу. Он почти бежал до самого дома, а когда у подъезда обернулся, то увидел позади себя Уолли. Он не слышал его шагов. Юноша приблизился, как тень.
- Раз уж вы попали в такое положение, - сказал Уолли, - нечего дурака валять.
- Это мое дело. Вас не спрашивают.
- Что вы можете сделать один? Я знаю людей, которые охотно замолвят за вас словечко.
- Ну еще бы, конечно!
- Я вас никак не пойму. Точно не для вашей пользы стараются.
- Ну еще бы! - сказал Бауер. - Вы - мои лучшие друзья. Я и вас-то самого не знаю, видел два-три раза за последние месяцы, а эти люди, о которых вы говорите, - кто они? Я даже не знаю, кто они такие, но все они, конечно, мои лучшие друзья; вдруг ни с того ни сего сделались друзьями и хотят мне помочь.
- Мы рассчитываем и для себя выгадать кое-что. Как же иначе?
- Да, конечно, как не рассчитывать, у всех непременно какой-нибудь пакостный расчет на уме.
- А вы бы чего хотели? Мы с вами не в игрушки играем. Я вам скажу, на что мы рассчитываем, если вы меня выслушаете. Это не секрет, я вам скажу, если вы перестанете орать во все горло. Того и гляди, все проснутся. Кругом же люди спят, черт вас возьми.
Бауер поглядел на него, помолчал и повернул в подъезд.
- Постойте, - сказал Уолли. - У нас есть предложение для вашего хозяина, а он не хочет даже выслушать нас. Он вроде вас. Ну, подождите же, можете вы подождать минутку! Все, что нам от вас нужно, - это чтобы вы указали нам какое-нибудь удобное тихое место, где мы могли бы поговорить с ним, объяснить ему наше предложение. Устройте это для нас, и мы замолвим за вас словечко, и я ручаюсь, он сделает все, что вы захотите, - отпустит вас или еще что, словом, все.
Бауер стоял, не двигаясь, и думал. Он уже шагнул одной ногой за порог вестибюля и стоял, глядя на Уолли, задумавшись без мыслей, медленно погружаясь в пустоту. Он тщетно боролся, пытаясь выплыть, и медленно погружался в море пустоты. Потом безнадежно махнул рукой и вошел в вестибюль.
Уолли вошел вслед за ним.
- Ну так как же? - спросил он. - Договорились?
- Куда вы лезете? - крикнул Бауер. - Убирайтесь отсюда!
- Мне нужно знать.
- Это мой дом, уходите отсюда. Уходите, говорят вам.
- Все, что нам от вас нужно - это чтобы вы указали какое-нибудь место, где найти вашего хозяина.
Бауер умоляюще поднял руки. На лице у него было отчаяние.
- Я бы хотел, чтобы было такое место на свете, куда я бы мог скрыться хоть на минуту, где бы никто за мной не гонялся, не цеплялся, не травил меня, - сказал он.
- Об этом я и говорю. Я помогу вам. Те люди устроят это для вас, и вы сможете уйти, куда вам вздумается. Вы будете свободны, будете делать все, что захотите.
- Нет, - сказал Бауер. - Я этого не сделаю. Никогда не заставите меня это сделать. Никогда. Никогда, лучше умру.
- Да что сделать?. Что, по-вашему, должны вы сделать?
Бауер повернулся и вошел в дом. Ему хотелось убежать от этого нового страха. Это был предельный, непознаваемый страх, который все время выискивала его злая воля! Наконец Бауер его обрел, и первым побуждением его было бежать, но он сдержал себя. Он принудил себя не перескакивать через две ступеньки.
Когда Бауер вошел к себе в квартиру, там все дышало сном. Вход был через кухню, и Бауер остановился среди мрака, тишины, запаха пищи, и внезапно почувствовал, что очень голоден. Последний раз он ел еще до налета, в понедельник, а сейчас было уже утро вторника - беспросветное утро второго дня второй недели декабря 1934 года!
Бауер зажег свет, подошел к окну и, перегнувшись через подоконник, взял с пожарной лестницы бутылку с молоком и немного печенья из жестяной коробки для хлеба. Он пил прямо из бутылки, выпил почти все молоко и съел почти все печенье. Пил он жадно, большими глотками, и в тишине слышно было, как молоко булькает у него в горле. Он вытер рот рукавом. Потом подошел к раковине смыть прилипшие к рукам крошки, Он открыл кран с горячей водой и терпеливо ждал, пока пойдет вода потеплее. Он стоял, глядя в раковину и чувствуя, как в нем шевелится страх. Страх копошился в мозгу, заползая во все извилины, источая ненависть, как хорек запах. На дне раковины из решетки торчали счистки овощей и мякоть выжатых апельсинов. Выжимки лежали там, должно быть, еще с утра, когда для детей выжимали сок.
"Вот, полюбуйтесь!" - подумал Бауер. И проговорил вслух:
- Чертова неряха, растрепа! - Он сердито посмотрел в сторону спальни и увидел, что жена сидит на стуле у самой двери.