- Зачем ты это сделал? - спросила Кэтрин.
- Я же сказал тебе. Я хотел уйти. Не такой я человек, чтобы жить, как уголовный преступник.
- Почему преступник? Все играют в лотерею.
- Существует закон! - крикнул Бауер. - Никогда не слыхала? В Соединенных Штатах существует закон.
- Хорошо, хорошо, тише. Говори спокойно, Фред.
- Я говорю спокойно. Там уже был налет, не вчера, раньше. Я не преступник. Приходит полиция, хватает меня, как вора, бьет... я на это не гожусь. Ты знаешь меня. Я должен жить честно, по закону. Они подослали ко мне своих убийц и заявили, чтобы я не смел уходить, и тогда я решил: сделаю так, что банк мистера Минча прихлопнут, и я буду свободен.
- Кого подослали? Того лысого, как его, который приходил к нам?
- Да, он тоже из их шайки.
- Мне он показался очень славным.
- Славным? Да, они все славные, очень даже славные. Они такие славные, что застрелить человека для них все равно, что плюнуть. Они очень славные с виду, да, да, и ведут себя так славно. Ах, да какая разница! Можешь мне поверить, я знаю, что говорю.
- Но я тоже хочу знать. Я имею право знать.
- Ну вот, теперь ты знаешь. Мистер Минч знает. Все знают, что я сделал. И если я хочу остаться в живых, мне нужно уехать.
- А что сказал мистер Минч?
- Когда?
- Когда узнал, что полицию вызвал ты?
- Не все ли равно, что он сказал?
- Скажи мне, Фред. Я хочу знать.
- Сказал, что между нами все кончено и чтобы я поостерегся. Дело не в том, что он сказал, а как он это сказал. Я знаю, что у него на уме. Он убийца, настоящий убийца. Он тоже такой славный с виду и разговаривает так славно, правда? Так он убийца, поверь мне.
- И это все, что он сказал? Что между вами все кончено и чтобы ты поостерегся?
- А что еще ему говорить? Пригласить всех на мои похороны? Да, это все, что он сказал. И еще сказал: извольте завтра явиться на работу, и дал мне новый адрес.
- Так. - Голос Кэтрин зазвенел. - Я так и думала. Он просто хотел тебя припугнуть. Если бы он замышлял что-нибудь против тебя, стал бы он давать тебе новый адрес, как ты думаешь?
Бауер беспомощно посмотрел на нее.
- Тебе что ни говори, никакого толку, - сказал он.
- Неужто ты не понимаешь? Он велел тебе приходить на работу. Что это значит?
- В одно ухо вошло, в другое вышло! Для тебя это, конечно, ничего не значит! Ты ничего не понимаешь. Даже не знаешь, на каком ты свете живешь!
- Я знаю одно: у тебя трое детей, и пока есть работа, ты должен держаться за нее.
- Вот новость сказала! Очень интересно послушать, а то мне самому это и в голову не приходило.
- Я помогу тебе, Фред. Я сама пойду к мистеру Минчу и все скажу ему.
- Да? Что же ты ему скажешь?
- Скажу, как все это вышло, почему ты так сделал. И про детей скажу. Он хороший человек, что бы ты ни говорил. В душе он хороший человек. Зачем он будет тебе вредить? Какой ему смысл тебе вредить? Только лишние неприятности наживать. Нет, он хороший человек. Он поймет, когда я ему все скажу.
- Да? А его брат Джо? Вот тоже еще хороший человек. Поди, поди поплачь и перед ним.
- И пойду. Кто его брат? Где он?
- Эх, я с самого начала знал, что с тобой говорить бесполезно, - Бауер встал и пошел назад в спальню. "По крайней мере лягу первым в постель, не придется через нее перелезать, - подумал он. - Вот и все, чего я добился".
Кэтрин посидела еще немного в раздумье, потом выключила свет и тоже легла в постель. Но когда она попыталась заговорить с мужем, он ей не ответил. Кэтрин заговаривала с ним снова, и снова просила рассказать всю историю с самого начала. Ей не все ясно, сказала она. Бауер отказался. Тогда Кэтрин стала задавать ему вопросы.
- Я спать хочу, - сказал Бауер и повернулся лицом к стене.
Кэтрин продолжала просить его, и он притворно захрапел. Он изо всех сил старался делать вид, что спит, и в конце концов у него не осталось других мыслей, и он и в самом деле заснул.
Когда Бауер открыл глаза, было еще темно, но сквозь мрак уже начинал пробиваться рассвет. В голове у него было приятное ощущение свежести. "Должно быть, я хоть немного да поспал", - подумал он.
Кэтрин лежала за его спиной, и он прислушался. До него не донеслось ни звука. Он решил, что она нарочно лежит так тихо. Она не лежала бы так тихо, если бы спала. Бауер закрыл глаза. Он боялся, что она снова затеет разговор, если заметит, что он проснулся.
В постели было тихо; тихо и во всем доме. Улица за окном безмолвствовала. Бауеру казалось, что тишина, как легкий ветерок, овевает его голову. Серые пятна рассвета беспокойно роились в ночном мраке, выгоняя его из углов и оставляя лишь прозрачные тени на сером фоне.
"Она не спит, - думал Бауер, - иначе я слышал бы ее дыхание". Он повернулся к Кэтрин лицом. Этого добилась любовь, но страх не сдавался. Бауер не открыл глаз и глубоко вздохнул, чтобы Кэтрин думала, будто он повернулся во сне.
Его рука коснулась мягкого теплого тела жены. Кэтрин не шевелилась. Значит, не спит. Все еще думает и терзается страхом. Если бы спала, так пошевелилась бы. Нет, она не спит и старается лежать тихо, чтобы не потревожить его!
Впрочем, иной раз, когда он укрывал спящих детей, они тоже не шевелились во сне... Иной раз шевелились, а иной раз нет. Иной раз он слышал их дыхание, иной раз не слышал. Он даже смотрел иногда, - колышется ли у них грудь, чтобы убедиться, что они дышат.
Бауер подумал вдруг об Эрне, своей второй дочке. Когда она ходит, ее коротенькие толстые ножки движутся, как на шарнирах. Дети спят так крепко. Они засыпают мгновенно, быстрее, чем тает в воздухе дым, и сон их сладок и глубок. Может быть, так спит сейчас и Кэтрин. Если он чуть-чуть приоткроет глаза, она этого не заметит.
Бауер не слышал ее дыхания, не ощущал ее тепла. Сбившиеся простыни разделяли их. Вдруг он почувствовал какое-то движение. Он плотнее закрыл глаза. Рука Кэтрин искала его руку. Шершавая ладонь, скользнув по его руке, легко, точно сухой лист, легла на нее. Кэтрин, по-видимому, держала руку на весу, чтобы не разбудить мужа. Она лежала и думала, и ей было страшно, и все же она старалась лежать тихо, чтобы не потревожить его сна! Бауер открыл глаза и увидел, что Кэтрин смотрит на него.
- Спи, спи, - сказала она.
Он успокоенно закрыл глаза. Кэтрин отняла руку. Он полежал с закрытыми глазами еще минуту. Потом снова взглянул на Кэтрин. Она лежала на боку, рот у нее был полуоткрыт, и губы касались края его подушки. Взгляд ее был устремлен на стену над его головой.
Бауер понял вдруг, что должен сделать над собой усилие, чтобы взглянуть на жену; в сущности, он уже годами не смотрел на нее. Ей двадцать семь лет, а глаза еще совсем юные. Что-то девическое еще было в ней, таилось в мягких припухлостях щек и губ. Почему он никогда не мог смотреть Кэтрин в лицо? - спрашивал себя Бауер. Потому, что так сильно ненавидел ее? Потому, что ему всегда хотелось сделать ей больно? Потому, что думал, что она его ненавидит?
Его мысли вертелись вокруг ответа. Как мог он сказать себе, что человек, которым он стал, не смотрит в лицо жене, потому что стыдится того, что сделал с ней и с их любовью друг к другу? Если бы мысли Бауера нашли ответ, если бы он глубже заглянул в самого себя, он понял бы, в чем его беда, и нашел бы выход. Но он только ходил по краю, куда привели его силы любви и самосохранения.
- Кэтрин, - сказал Бауер и умолк. Голос был сиплый со сна, и это сразу расшевелило в нем страх - страх показался смешным, и Бауер поборол его. Мне очень жаль тебя, - сказал он, и на этот раз слова звучали отчетливо, хотя голос был тих, как шелест.
- Постарайся уснуть, - сказала Кэтрин. - Для тебя это сейчас самое главное.
Бауер закрыл глаза и лежал тихо, думая о Кэтрин. Потом опять открыл глаза и сказал:
- Я знаю, как тебе трудно со мной.
- Не думай ни о чем, постарайся уснуть. - Кэтрин казалось, что стоит ему хорошенько выспаться, как все предстанет перед ним в другом свете.