И снова было много шума, родительских слёз и извинений.
– Простите нас за дураков наших, – умоляли родители, бросившись на выручку своим сынкам-мафиози.
Дело за большие деньги и починку машины замяли, но о фотоаппарате и гонораре за выполненное задание пришлось забыть. Вместо этого некоего Гришу со странной фамилией Сдыхля, а по прозвищу Рыжий, обложили данью, ничего толком парню не объяснив. Так и платил Гришаня неизвестно за что целый год. Однажды Игорёк соизволил поинтересоваться судьбой несчастного и как бы невзначай спросил у босса:
– Стасёкас, а Стасёкас, а за что Гришка платит?
Ответ был краткий, но много говорящий:
– Так он же рыжий!
– А-а-а, – лишь протянул тот и сделал вид, что всё понял, хотя так ничего и не понял.
Но вскоре и эта лавочка прикрылась. Начал, как говорили члены банды, лютовать местный участковый дядя Казик. Гришку он приказал оставить в покое, бомжей с проститутками – не трясти, а про школьников вообще забыть и к школе не подходить ближе чем на сто метров, вот такие были времена.
Но, несмотря на все житейские трудности и очевидную стабилизацию властей, ОПГ не развалилась, её ждали новые приключения, испытания и вызовы времени.
***
– Ой, что это?! Никак свет пропал? – заволновалась старушенция и засуетилась в потёмках, ища припасённые для такого случая свечи.
Кряхтя и тяжело дыша, с печки слез старик, подошёл к выключателю и начал интенсивно щёлкать им, словно стараясь добыть электричество.
– Тьфу ты, леший! – Он сплюнул и негромко сматерился. – И правда пропало.
По посёлку потянуло дымком. Это люди затопили печи и уличные буржуйки, чтобы обогреть дом и приготовить пищу. На улице конец октября. Морозов ещё не было, но по ночам лужицы уже покрывались тонкой корочкой льда. В посёлке тихо, безлюдно и даже страшновато. Птицы давно улетели на юга, а больше и некому было издавать тут звуки, в этом богом забытом захолустье.
Спустя сутки ток в розетках так и не появился, и люди постарше собрались на толоку в одном из дворов.
– Ждём! – решают ходоки спустя час после начала собрания и унылые расходятся по домам.
Посёлок всё больше погружался в средневековье. После двух суток темноты, в связи с тем, что невозможно смотреть телевизор, слушать магнитофон и радио, молодёжь начинает ходить парами и водить хороводы, как в старые добрые времена, при царе Горохе. Время от времени слышатся звуки одинокой гармони и чей-то невиртуозный писклявый голосок, пытающийся спеть залихватскую песенку.
А бабульки (кому за девяносто) принялись вспоминать Сталина и Ленина, приговаривая с досадой:
– Вот при них порядок был. Всех бы расстреляли и в Сибирь выслали, но в темноте не сидели бы.
Старики успокаивали их как могли.
– Нашли что вспомнить, – смеялись они, стараясь не падать духом и не поддаваться всеобщей панике.
На третий день мрака один из всезнаек (сплетник в простонародье) и бывших активистов на очередном собрании с авторитетным видом вопрошал:
– Вы что?! Не знаете, не слышали?!
Все лишь испуганно пожимали плечами, делая удивлённо-испуганные лица, а бабушки обхватили ладошками щёки и затрясли головами.
– Мафия! Маньяки! – заорал он. – А командует ими то ли садист, то ли мясник с поросячьей мордой и копытами вместо рук и ног.
– Ах, ох, бандиты, маньяки! – жалобно застонали старушки.
А одна, видимо, чаще других смотрящая сериалы по телевизору и явно заинтересованная, полушёпотом спросила:
– А какой маньяк-то? Сексуальный или уголовный?
– Да я почём знаю?! Маньяк, он и в Африке маньяк, – замахал руками активист.
После долгих обсуждений и речей сельчане опять решают ждать. А тем временем дни сменяли ночи, пошёл первый снежок, ударил небольшой морозец. Более модернизированные и зажиточные жители посёлка обзавелись керосиновыми лампами и даже приспособились добывать электричество из тракторных аккумуляторов, чем вызывали откровенную зависть и ропот со стороны менее предприимчивых и обеспеченных односельчан.
Вскоре всё тот же знайка (звали его на самом деле Генрик) объявил жителям, что с ними хочет пообщаться представитель электросетей и, как говорится, прояснить ситуацию.
Ну что же, сказано – сделано! В день икс на центральной улице остановилась дорогая иномарка, и из неё показалась статная и щегольская фигура представителя. Парень был молодой, лет двадцати трёх на вид, лицо его местами всё ещё покрывали подростковые прыщи, негустым пушком были украшены щёки и подбородок с губами. Вид он имел респектабельный, глаза излучали ум и понимание, а увесистая чёрная папка с документами дополняла картину солидности и власти.