Разговаривали о море, об Испании, о Москве, никого никоим образом не задевая, не трогая, не цепляя. В Испании такие слова даются легко. Если в Москве, напряженной и издерганной, нужно обдумывать каждое слово, то здесь в этом не было надобности — слова сами произносились беззаботные, в них просвечивались любовь, согласие, жизнь, не обремененная ничем непосильным. Если речь шла о любви, то эта любовь была светла, мимолетна, если кто-то осмеливался выразить какое-то недовольство, то касалось оно волнения на море, слишком яркого солнца или переохлажденного вина. Впрочем, повод для недовольства исчезал в теплом испанском воздухе сам по себе.
И опять за столом звучал негромкий смех, обходительные слова, комплименты, от которых девушки смеялись тоже легко и снисходительно. Знали они, прекрасно знали, что самые восторженные слова о них будут недостаточны. Какие бы слова ни были произнесены, девушки заслуживали большего.
Раздался негромкий шум мотора, и в воздухе появился вертолет с прозрачной кабиной. Он сделал круг над домом, все увидели Лубовского в белом костюме — он радостно приветствовал компанию и, похоже, торопился присоединиться.
Вертолет приземлился на дальнем конце площадки, из него тут же выпрыгнул Лубовский — стремительный, с маленьким плоским чемоданчиком в руке и с улыбкой на устах. Похоже, он и в самом деле был рад оказаться в своем доме, среди своих людей, даже невзирая на то, что среди них затесался чужак с намерениями явно недобрыми.
— Я вас приветствую! — сказал он, подходя к столу. — Не заскучали без меня?
— Маленько есть, — ответил Пафнутьев.
— Звонки были? — спросил он у Маши.
— Ничего серьезного, Юра, ничего дельного.
— Это хорошо. Отсутствие новостей — это лучшая новость, а, Паша? Ты со мной согласен?
— Что-то в этом есть, — осторожно ответил Пафнутьев. — Как прошел день?
— Отлично! Просто замечательно!
— Разбогател сегодня, а, Юра?
— Разбогател я чуть раньше… Сегодня мне богатеть надобности не было, — с холодком ответил Лубовский. — Так что сегодня я только закрепил кое-что… Сохранить богатство гораздо тяжелее, чем его нажить. Как у олимпийцев — стать чемпионом легче, чем им остаться. Согласен?
— И в этом что-то есть, — усмехнулся Пафнутьев, не торопясь присоединяться к мнению Лубовского.
— Будешь ужинать? — спросила Маша.
— Нет, я только от стола… От хорошего стола. — Лубовский поднял указательный палец. — Лучшие, понимаешь, люди Барселоны почтили своим присутствием… — Он замолчал, оборвав себя на полуслове, задумался, вспомнив что-то из сегодняшних своих похождений, повернулся к Маше, пристально на нее посмотрел, словно заметив в ней какие-то перемены. — У тебя все в порядке? — спросил он, усаживаясь в свободное кресло.
— А разве по мне не видно?
— Потому и спрашиваю… Да, Паша… Твоя мечта исполнилась — сегодня вечером ты сможешь наконец задать мне свои кошмарные вопросы…
— Не такие уж они и кошмарные, — миролюбиво ответил Пафнутьев. — Не такие уж и жестокие… Вопросы как вопросы, — продолжал бормотать он как бы про себя… — Обычные вопросы, для порядка, для отчета, чтобы потом лишних разговоров не было…
— Маша! — перебил его Лубовский. — Значит, так… В мой кабинет шампанское, две бутылки. Для меня и моего дорогого гостя… Не возражаешь, Паша?
— Упаси боже!
— Что еще… Сок, грейпфрут… И сама сообрази что-нибудь полегче… Сообразишь, да?
— Юра! Ну конечно! Какие-то у тебя сегодня вопросы…
— О, Маша! Разве это вопросы! Если б ты знала, на какие вопросы мне сейчас придется отвечать… О!
— Да ладно, — вяло протянул Пафнутьев, махнув полноватой рукой. — На какие захочешь, на такие и ответишь.
— Даже так?! — восхитился Лубовский.
— Юра, — укоризненно протянул Пафнутьев. — Только так. Правда, вопросы в протокол я буду записывать, но ты на них можешь не отвечать, если по каким-то причинам отвечать не желаешь.
— Опять протокол? — Лубовский состроил испуганную гримасу.
— А как же, Юра? Ведь только по протоколу и оценивают мою работу, зарплату начисляют…
— Если протокол хороший, то и премия может обломиться?
— Может, — неохотно согласился Пафнутьев. — Но это редко, очень редко, премиями нас не балуют. А если уж и выдадут, то совсем за другие заслуги.
— Какие же, интересно знать? — живо спросил Лубовский.
— Отношения с руководством, хороший почерк, своевременность появления перед начальственным столом…