— Вы себя недооцениваете, Павел Николаевич. Но это не важно… Я бы мог окружить вас хорошими помощниками, если бы дело было в этом. Но дело ведь не в этом?
— Вы правы, не только в этом. К сожалению.
— Ну что ж… Вы сделали свой выбор. Вы его сделали сами. Ведь вы все обдумали?
— Насколько это было возможно.
— Скажу откровенно… Вы меня не удивили. Другого я не ожидал. Наверно, и вы не слишком долго колебались.
— Вы уж меня не корите. — Пафнутьев развел руками в стороны.
— Упаси боже! — воскликнул Лубовский, поднимаясь. — Значит, так… Я сейчас вылетаю в аэропорт. Часа через полтора вертолет снова будет здесь. И доставит вас на большую землю. Дальше ваш путь в Барселону на машине. Вопросы есть?
— Ни единого. — Пафнутьев покачал головой.
— Счастливой дороги. — Лубовский пожал Пафнутьеву руку и быстро вышел из комнаты.
Через минуту Пафнутьев уже видел его сквозь стеклянную стену на площадке. Лубовский что-то говорил Маше, видимо, по делу, поскольку лица у обоих были сосредоточены и Маша после каждого наставления кивала — дескать, сделаю, запомню, позвоню, напечатаю и так далее.
Лопасти над прозрачной кабинкой вертолета завертелись быстрее. Лубовский, согнувшись от вихревых потоков воздуха, пробежал к кабинке, нырнул внутрь и захлопнул дверцу. Теперь он смотрел только вперед, его уже не интересовали люди на площадке, которые собрались проводить его. И только когда кабина оторвалась от площадки, Лубовский, словно сжалившись над своей челядью, приветственно поднял руку. Все снова замахали, видимо, Лубовский не обижал свою обслугу. Все, кто был в доме, высыпали на площадку. Маша, словно чувствуя какую-то свою вину, стояла поодаль, на Пафнутьева не смотрела и, когда вертолет скрылся за крышей дома, опустив голову, прошла в дом.
Как бы открещиваясь от всего, что дальше произойдет.
День тянулся долго и как-то бестолково.
Сначала все завтракали, пошли к морю, потом плескались, но прежнего веселья не было, все происходило сумрачно, чуть ли не подневольно, будто угнетало что-то более важное, неотвратимое. Маша вообще не появилась на берегу, сославшись на какие-то задания, которые оставил ей Лубовский, Слава время от времени вскрикивал, показывая свою беззаботность, Пафнутьев отделывался короткими словечками.
В воздухе повисло ожидание.
Самолет из Барселоны на Москву улетал вечером, поэтому торопиться было некуда, и Пафнутьеву позволили вдоволь насладиться лазурным морем, живописным островом, который приобрел предусмотрительный Лубовский на случай резких перемен в жизни, неблагоприятных перемен, каковые время от времени все-таки случались, несмотря на общее его победное шествие по жизни.
Лубовский позвонил в середине дня, из Лондона позвонил. Когда все уже сидели за обеденным столом. Услышав телефонный звонок, все замерли, напряглись, но никто не поднялся из-за стола, хотя в таких случаях Маша всегда срывалась первой — она считалась секретарем Лубовского.
Трубку поднял Слава. Он собрался, посерьезнел, к телефону подошел, почти печатая шаг, — Пафнутьев прекрасно видел эти неуловимые подробности.
— Всем привет! — весело сказал Слава. — Юра желает приятного аппетита и настаивает на холодном сухом вине.
— Это прекрасно, — заметил Пафнутьев негромко, но Слава его услышал.
— Паша в восторге от твоего предложения выпить белого сухого! — воскликнул он.
После этого тема разговора, похоже, сменилась, Слава опять посерьезнел, отвернулся ото всех, чтобы не видели его лица, видимо, не был он уверен в своем лице. Вернувшись после разговора к столу, Слава не сразу включился в общую беседу, не сразу смог изобразить улыбку.
— Какие-то неприятности? — простодушно спросил Пафнутьев.
— Неприятности? У Юры? — удивился Слава. — С чего это ты, Паша, взял?
— Да смотрю вот — какой-то ты нахмуренный…
— Это я, Паша, нахмуренный, а не Юра. Ты можешь быть нахмуренным, Маше может присниться нехороший сон… У Юры ничего подобного не случается.
— Это радует, — кивнул Пафнутьев.
— Радует? — опять почему-то удивился Слава, после разговора с Лубовским он как-то изменился и уже не мог слова Пафнутьева слышать и воспринимать. — Это не просто радует, это внушает уверенность в завтрашнем дне, Паша, — проговорил Слава с тяжеловатой назидательностью.
— И опять согласен, — не стал возражать Пафнутьев.
— Вертолет на месте, пилот в полной боевой готовности, после обеда вылетаем, — проговорил Слава, глядя в стол, не мог он восстановить свое благодушное состояние, которое было у него до звонка Лубовского.
— Куда? — спросил Пафнутьев, чтобы совсем уж не молчать.