Дверь задней комнаты была закрыта, и никто не мог подслушать их негромкую беседу.
– О боже, – сказал Тигр, – стоило поднимать столько шума из-за нескольких картин!
– Ты называешь коллекцию этого миллионера несколькими картинами? – фыркнул Волк.
Леопард страдал астмой, и дыхание со свистом вырвалось из его груди, когда он воскликнул:
– Вы слышали? Вознаграждение полмиллиона франков!
– Любой доносчик, живущий поблизости, постарается их заработать, – добавил Слон.
Леопард снова тяжело, со свистом вздохнул.
– А полиция поставит заслоны на дорогах. Мы никак не сможем вывезти их сейчас.
– Так ты предлагаешь, – холодно взглянул на него Слон, – оставить их среди огурцов у меня на складе, пока нас не сцапают?
Волк облокотился на стол, нацелив на Слона длинный указательный палец.
– У тебя есть другие предложения, дружище? Предложений ни у кого не было.
– Пожалуй, мы немного поторопились, – заметил Тигр. Развалившись в кресле, он внимательно разглядывал свои ногти.
– Я же говорил, что мы должны посоветоваться с Лисом, – добавил Слон.
– Лис запретил бы нам это, – беззвучно рассмеялся Волк.
– Он всегда был у нас главным, – начал Леопард.
– И самым умным, – продолжил Слон.
Тигр закончил исследование своих ногтей и сказал с мрачной горячностью:
– Хотел бы я, чтобы он сейчас оказался с нами. Мы влезли в неприятную историю.
Все четверо прошли огонь и воду, и ни один из них даже не вздрогнул, когда раздался неожиданный стук в дверь.
– Войдите! – сказал Волк.
В дверях стоял полковник Рокбрюн, набычившийся и покрасневший.
– Лис! – сорвалось с губ толстяка Леопарда. – А мы как раз думали…
Рокбрюн вошел в комнату и тщательно закрыл за собой дверь.
– Вы, идиоты, – он холодно посмотрел на них, – где картины? Темные глаза Волка блеснули, и его злобный рот растянулся в улыбке. Старый Лис все еще остается Лисом. Ему не нужны осведомители.
– На складе Жана, среди огурцов, – сказал он. – Немного завонялись, но целы.
На лице полковника появилось презрительное выражение.
– И какого дьявола вы собираетесь с ними делать? Налейте мне чего-нибудь.
Он сел за стол и налил себе коньяка в пододвинутый стакан. Пока полковник пил, четверо сидели молча и смотрели на него, как провинившиеся школьники.
Рокбрюн отставил пустой стакан и стал молча рассматривать четверых партнеров, к которым постепенно начинала возвращаться уверенность в себе. Ведь они были взрослыми людьми, которых сейчас связывало опасное и еще далеко не завершенное приключение.
Полковник сразу почувствовал происшедшую в них перемену.
– Ну хорошо, умники, а теперь, когда вы заложили картины среди огурцов, что вы собираетесь делать дальше? Предложить южно-американскому миллионеру? Отправиться с ними в турне? Или выслать их в Париж и организовать выставку?
Покрасневший Тигр как самый вежливый ответил за всех:
– Для твоего сарказма нет причин. Ты же прекрасно понимаешь, что мы сделали это не для наживы. Мы собирались использовать выкуп за картины для благотворительных целей.
Полковник Рокбрюн, восседавший в это время на своем стуле с выражением некоторого превосходства, был так поражен этим, что приоткрыл рот.
– Выкуп для бедных!
Теперь они смотрели на него, как дети, которым удалось взять верх над взрослым.
– Что такое отдать два с половиной миллиона франков американцу, такому богатому, что он не может сосчитать свои деньги?
– А во Франции люди голодают!
– Представь себе, один человек владеет картинами, которые оцениваются в десятки миллионов!
– А рядом умирает муж моей соседки, мадам Альберт, потому что у них не хватает денег на операцию и лечение.
– Правительство обирает нас налогами, а деньги тратит на тряпки с намалеванными на них картинками.
– У нас не хватает школ и больниц.
– Положение в стране отвратительное, и мы привлечем к этому внимание.
– Что я слышу? – сказал полковник Рокбрюн. – Вы что, все стали коммунистами?
Он шлепнул ладонью по столу.
– Наоборот, – ответил Волк. – Мы просто хотим защитить богатых от их собственного идиотизма. Ведь их безумное расточительство порождает коммунистов.
– Мой отец знал Ренуара, – сказал Слон. – Они были соседями. Отец рассказывал, что это был скромный маленький человек, страдавший артритом и не считавший себя богом или еще кем-нибудь сверхъестественным из-за того, что он рисовал на холсте. В, юности он бывал счастлив, когда удавалось продать картину за 400–500 франков или даже оставить небольшой рисунок хозяину бистро в уплату за ужин. Почему теперь эти картины стоят миллионы? Откуда эти деньги и куда они идут? Кто грабит, а кто обогащается?