— А где были ваши люди?
— Ну, они повыскакивали из барака как ошалелые. Я попыталась им было крикнуть, чтобы они рванули за этой девкой, но куда там! Они слышали стрельбу; мой заряд через окно влетел к ним в барак. Они так галдели, что даже не услышали моего крика. Чёрт бы их всех побрал! Эти идиотки будто с ума посходили. Вместо того чтобы сразу рвануть в погоню, они ещё долго рассуждали, потом стали седлать лошадей, так что эта свинья успела окончательно сбежать. Утром мы прошлись по следам. Она подъехала прямо к бараку, в котором спали ковбойки, оставила там свою пегую и отправилась дальше пешком. Проследили мы её до самых Чёрных гор, но в этих чёртовых скалах невозможно ничего толком обнаружить. Так что, значит, шериф, вот почему я теперь у вас. Через неделю, в лучшем случае, я уже буду покойницей, если вы, мэм, не придумаете, как меня защитить.
— Гвен, — произнесла шериф, — это действительно удивительный рассказ. Естественно, вы находитесь под моей защитой в любом случае. Что-то заставляет меня глубоко задуматься над вашим делом! Всё это можно разъяснить лишь единственным образом, а именно: признать, что вы правы, а я ошибаюсь в своих предположениях. В этом случае следует вывод: выстрелить в вас через окно, а потом стоять на освещённом месте, издеваться над вами и над вашим ружьём, видя, что вы вышли из дома, мог только один человек!
— Что вы хотите сказать этим?
— Ну же, разве вы не понимаете меня, Гвен? Этот человек — идиотка! Душевнобольная!
— Идиотка! — облегчённо произнесла Гвен. — Ей-богу, шериф, вы правы! Это, конечно, хорошо, но я опасаюсь, что, если просто так вернусь домой, всё опять повторится сначала, и тогда уж нервы у меня не выдержат.
— Как у вас обстоят дела с ковбойками?
— Они тоже слабонервные ребята. Был у меня один надёжный, опытный человек, но она уволилась и приехала в город вместе со мной. Она ещё вдобавок разболтала налево и направо, так что теперь никто не хочет наниматься ко мне ни за какие деньги.
— Да, это крупная неприятность, Гвен. А с племянницей у вас какие отношения?
— Тут всё в полном порядке. Стейси ничего не боится. Когда я была помоложе, у меня тоже были вполне приличные нервы, но они ведь с годами тоже сдают. Впрочем, Стейси готова поддержать меня в самую трудную минуту. Я молю Бога, чтобы эта шизофреничка с Чёрных гор не ухлопала теперь вместо меня Стейси. — Голос её дрожал от возбуждения.
— Гвен, — растроганно произнесла шериф, — я и сама бы с огромным удовольствием прямо сейчас отправилась на ваше ранчо, но ведь вы сами прекрасно знаете, что у меня теперь масса хлопот с Дучесс. Сейчас я нужна здесь, на передовой, но я придумаю, как защитить вас самым достойным образом.
— И чем раньше, тем лучше, мэм!
— Как можно быстрее и как можно лучше, дорогая. Да не оставит вас мужество, Гвен! Может, никогда больше вам и не доведётся встретить эту проклятую горную крысу!
Владелица ранчо пробормотала под нос нечто неразборчивое и тяжёлым шагом вышла из комнаты. Шериф заперла за ней дверь и моментально отключилась от проблем посетительницы. Она уже давно боролась таким образом со страхами и заботами граждан, вот и теперь, радостно напевая и приплясывая, направилась к собственному письменному столу. Именно этот момент выбрала Дучесс для того, чтобы появиться из своего убежища.
========== 3. Дучесс развевает все сомнения ==========
Для шерифы это был жестокий удар. Посерев лицом, она воскликнула дрожащим голосом:
— Дучесс?!
— Собственной персоной, — ответила Дучесс весело.
Шериф принялась пожимать плечами, чтобы выиграть хоть немножко времени и прийти в себя. Потом она шагнула вперёд с протянутой рукой. С усилием она раздвинула губы в улыбке, слегка при этом искривив нижнюю.
— Джованна Морроу, — торжественно произнесла она, — что бы там про вас ни говорили сегодня люди, в глазах закона вы пока чистый человек, с незапятнанной репутацией. Поэтому я рада в момент вашего возвращения приветствовать вас в нашем городе и выразить по этому поводу самую искреннюю уверенность в том, что ваше поведение будет исключительно спокойным.
Рука её, на которую Дучесс не обратила ни малейшего внимания, упала вдоль тела. Дучесс смотрела ей прямо в глаза, с тем странным, оскорбительным презрением и спокойным упрямством, благодаря которому она получила своё нынешнее имя.
Шериф отступила назад, мучительно наморщив лоб:
— Похоже, я ошиблась в предварительной оценке ваших намерений, Морроу?
Дучесс улыбнулась ей в ответ, продемонстрировав два ряда ослепительно белых, сверкающих зубов, о которых она заботилась не меньше, чем о кончиках пальцев, с помощью которых, сдавая карты, обеспечивала себе средства к существованию.
— Вы просто не в состоянии ошибаться, шериф, — произнесла Дучесс. — Я вовсе не собираюсь устраивать здесь массовые беспорядки. Я несу вам мир, люди!
Шериф зафиксировала на неопределённо долгий срок торжественное выражение лица и с достоинством кивнула головой.
— Однако вопреки моим благим намерениям, — продолжила Дучесс, — кое-кто в городе хочет лишить меня возможности спокойно и честно отдыхать ночью после упорных дневных трудов, причём лишить не только меня, но и ряд других жителей города. Не так ли, шериф?
Шериф уклонилась от ответа, принявшись скручивать сигарету.
— Присаживайтесь, — сказала она после того, как Дучесс отказалась от предложенного табачка.
Дучесс вежливо взяла стул за спинку и устроилась на нём чуть подальше, в самом уголочке. По крайней мере тут никто не смог бы обойти её со спины или проследить за её движениями сквозь оконное стекло. Шериф с большим вниманием наблюдала за её хитроумным манёвром.
И вдруг неожиданно, усевшись напротив Дучесс, произнесла:
— Морроу, сколько вам лет?
— Мэм, меня нисколько не злит, когда люди называют меня просто Дучесс, — небрежно вымолвила она. — Не надо мучиться и выговаривать это ужасное имя — Морроу. Значит, сколько мне лет? Достаточно, чтобы участвовать в выборах президента.
— Да, я полагаю, столько годочков вам уже исполнилось. — Шериф улыбнулась, впав после этого действия в некоторое раздумье. — Боже, так ведь оно и есть! Вы совершенно правы!
— В ваших устах признание моего возраста звучит как присяга средней степени важности, мэм, — сказала Дучесс.
— Совершенно верно, — не замедлила с ответом шериф. — Однако, Дучесс, сколько человеческих жизней на вашем счету за последние семь лет?
— Вы хотели сказать — за четыре года? — поправила её Дучесс. — Последние три года я, вообще-то, не жила.
И тут она так улыбнулась шерифе, что та нервно затянулась и выбросила перед своим лицом густую дымовую завесу. Она чувствовала себя несколько спокойнее в этом призрачном сизом укрытии.
— Неужели там было настолько плохо? — спросила шериф. — А я всегда полагала, что там с вами обращаются, в общем, пристойно. Разве вам не сократили срок на целый год?
— Совершенно верно. Начальница тюрьмы простила мне год, — ответила Дучесс. — Но разве в принципе возможно хорошее отношение к заключённой? Четыре стены, окружающие тебя, знаете ли, не очень-то могут развеселить человека.
Шериф пожала плечами и поёрзала на стуле.
— Я думаю, вы правы, — произнесла она. — Особенно трудно там было именно вам, человеку, который наслаждался свободой так, как никакой другой средний гражданин этой страны; естественно, вам было там исключительно тяжело.
— Эти три года показались мне тридцатью годами воздержания, — спокойно проговорила Дучесс. — Вот и все мои тамошние ощущения.
Она наклонилась вперёд и сняла шляпу:
— Посмотрите! — И голова её оказалась в круге света, источаемого керосиновой лампой.
Шериф глянула и пришла в ужас. Чёрные волосы Дучесс были густо посыпаны солью ранних седин. И сейчас, когда Дучесс подняла лицо почти к самой лампе, шериф заметила, что годы оставили свой след не только в морщинках, но и в самом выражении лица.