На этот раз в рюмке оказалась водка местного розлива, по внутренностям как наждаком прошлась.
— Закуси салом, — хрустя квашеной капустой, посоветовал Угрюмый, — сало домашнее, шкуру смолили соломой, а не паяльной лампой.
Я нацепил на острие вилки кусок бело-розового сала. После всех переживаний, голодного плена алкоголь начал действовать гораздо раньше, чем обычно. Изображение немного поплыло, в мозгу зашумело.
— Закусывай, Каскадер, — видя мое состояние, проговорил Викинг, накладывая в тарелку куски ветчины, жареной курицы, лохмотья квашеной капусты. И строго приказал: — Ешь.
— Влад, а чего ты не поедешь к себе в Прибалтику? — спросил я, прежде чем вцепиться в куриный окорочок.
— А что мне делать там, выслушивать от бывших кагэбешных стукачей, а нынешних национал-демократов, что я пособник оккупантов и иуда? А если вступят в НАТО, то парни из уже дружественного блока накрутят мне яйца спиралью Бруно за все хорошее в прошлом. Нет, покорнейше благодарю. Россия мне ближе и роднее по духу… Ладно, выпьем за дружбу. С каждым прожитым годом друзей становится все меньше и меньше. Не дай бог дожить до того дня, когда останешься совсем один.
Чокнулись, выпили, какая на этот раз была водка, уже не имело значения. Алкоголь терял вкус, раскрепощая пирующих. В горнице стоял гул, слышался то в одном, то в другом месте пьяный хохот.
— Да, наделал ты нам убытков, Каскадер, — буркнул Улнис, зажав в уголке рта окурок и снова разливая водку.
— Что, неучтенные расходы на банкет? — удивился я.
— При чем тут банкет?
— А что?
— Район плотно закупорен. Куда ни сунусь, везде менты с вояками. Была у меня пара «цветных» поводырей. Говорю, давай перегоним, те ни в какую, мол, ни одна фура без досмотра не пройдет. И точно, шмонают все машины сверху донизу. Что, думаю, за ерунда, тем более в соседнем районе тишь да гладь. На одном из заслонов натыкаемся на цербера Колодина и его прихлебателя. Я их, право, не узнал, так отделали капитана и младшего лейтенанта, прямо дуэт циклопа с Квазимодой, теперь понимаю, что визажист у них был столичный. А тогда стало ясно — фуры не пройдут, пришлось машины посылать через соседей. Вот какие убытки, дружище.
— Так что, вернуть тебе неустойку? — не понял я.
— Нет, — отрезал Викинг, — деньги здесь ни при чем. Сказал для того, чтобы в будущем ты не очень удивился, когда я появлюсь в Москве и тоже покуражусь. Будешь меня прикрывать.
— Долг платежом красен, — кивнул я, — только до Москвы ведь еще добраться надо.
— Завтра будем думать, как вам вырваться из этой облавы, — сказал Владис, снова беря бутылку. — А пока гуляй, душа.
Возле Угрюмого освободилось место, и его тут же занял невысокий крепыш с красным, обветренным лицом, которого я сегодня видел на посту у ворот. Он, видимо, только сменился и, радостно потирая руки, весело произнес:
— Я вижу, «кони пьяны, хлопцы запряжены». Эх, люблю повеселиться, особенно пожрать.
Он быстро наложил себе полную тарелку всякой снеди, подхватил двумя пальцами рюмку и, рявкнув что-то типа «со свиданьицем», опрокинул ее в рот.
— Знакомься, Глеб, еще один брат афганец. Кока — из разведки мотострелкового полка, бывший сержант. Толковый юноша.
— Так за знакомство положено принять на грудь еще сто наркомовских, — с полным ртом пробубнил Кока.
— Ты еще те закуси, — сказал Викинг, но тем не менее рюмку сержанта снова наполнил.
— Удивляюсь, Викинг, вы ведь с местной милицией едва ли не бок о бок. Чего это они вас не натравили на залетных гастролеров? — спросил я. Если после выпитого мои движения были неточными, то сознание еще удавалось держать под контролем. И бодрствовал во мне инстинкт самосохранения.
— А у нас с ментами, как у Абрама с банком, договор, — не переставая жевать, произнес Кока.
— Договор? — переспросил я. — Какой договор?
— Абрам торгует перед банком семечками и никому не дает в долг. На вопрос «почему?» отвечает: «У меня с банком договор: они не торгуют семечками, а я не даю в кредит». — Кока поднял свою рюмку. — Мы не менты, менты не мы. Каждый ест свой хлеб и за него подставляет голову.
— Золотые слова, — сказал я, взявшись за рюмку. — За это надо выпить.
Мы выпили. Я успел поставить на стол опорожненную рюмку и тут же увидел стремительно летящую навстречу мою тарелку с остатками салата…
Чья-то тяжелая рука тормошила меня за плечо, а гундосый незнакомый голос прокричал на ухо: «Рота, подъем!» Я с трудом оторвал голову от подушки и открыл глаза. Изображение плыло, как будто мы в штормовом море, в голове гудел набат, а во рту… Такое впечатление, что там был клозет для диких зверей.