— Ну так, мельком.
— Там триста двадцать тысяч. Ты, наверное, думаешь, что мы бандиты какие-то, налётчики, банк ограбили, людей в капусту порубили и всё такое. А ведь ничего не было этого. Не было никакого налёта! Да, я в банке работала. И вот, представь себе, один-единственный раз в жизни меня выбирает верная, заманчивая дорога. Да их, впрочем, полно было, дорог этих, и раньше, но я тогда ещё не понимала, что они мои. В общем, один состоятельный клиент должен получить у нас триста двадцать тысяч евро наличными. Всё заранее обговорено, он звонил несколько раз и тэдэ, и тэпэ, но в лицо его никто не знает, понимаешь. А деньги я выдаю! Так почему бы мне не выдать эти деньги на полчаса раньше не ему, а какому-нибудь хорошему другу? Почему бы нет? Но только после этого — разрыв. Я имею в виду полный разрыв — с банком, со старой жизнью, со всем, что связывало меня. Нет возврата в прошлое! Я нашла этих двух охламонов — потому что надо двух, потому что состоятельный клиент за такой суммой один не придёт, а обязательно с телохранителем. Двое — значит нет никаких подозрений. И вот, представь, один кидает! Нагло кидает, цинично! Думает, что он крут, как яйца мамонта и сматывается со всей суммой. Мы ищем его, ищем, ищем. Ладно Владик подстрелить его успел, а то бы фиг нашли. Кстати, ты думаешь этот Владик — муж мой, или там любовник какой-то? Да я его едва знаю! Вот как тебя знаю, так и его. Так что нас ничто не связывает. Абсолютно. Ладно, находим. И тут выясняется, что деньги присвоили себе какие-то левые мужики. Работяги. Вот ты представь мою обиду, моё разочарование. Что, они разработали этот план? Что, они дрожали, когда деньги пересчитывали и подставным людям отдавали? Они обоссались, как я обоссалась, когда меня директор в коридоре остановил и стал какие-то тупые вопросы задавать? А я обоссалась, Лёня, я реально обоссалась. Моча по ляжкам текла, чуть лужа не образовалась. Они пережили всё это, что я пережила? Нет! Ну так какое же у них право лишать меня радости жизни? Скажи мне, какое?
— Нет такого права, — вздохнув, согласился я.
— Правильно, нет! Это моя дорога. Она меня выбрала, мне по ней идти! Думаешь, в ней счастье какое-то есть? Нету! Только горечь и боль за то, что пришлось пойти на воровство. И ещё неизвестно, скрасишь ли деньгами, которых на самом деле там совсем немного, эту горечь? Избавишься ли от боли?
— Да уж, — кивал я. — Да уж…
— Ну что, Леонид, — смотрела на меня Марина. — Ты отдашь мне деньги?
Я испуганно стрельнул в неё глазами.
— Какие деньги? — бормотнул.
— Ну это же ты перепрятал их из тайника вашего бригадира! Где ты их оставил? Ведь не мог же далеко. Прямо там, на поляне, рядом с коттеджем? А где именно?
— Марина, — смотрел я на неё, — я не брал эти деньги. Я понятия не имею, что с ними произошло.
Она тоже смотрела на меня. Долго. Пристально. Потом рассмеялась.
— Ну конечно, конечно! — гладила она меня по плечу. — Я думаю, раз я такая хитрожопая, то все вокруг непременно должны лохами оказаться. Куда им до меня, и всё такое. А мир же сложнее, мир гораздо сложнее. И люди в нём несоизмеримо сложные. Знаешь, ты с каждой секундой растёшь в моих глазах. Я понимаю сейчас, что ты очень глубок и неоднозначен. Так интересно, познавательно чувствовать это! Да, да, правильно, у тебя же своя дорога. Своя. Она выбрала тебя и ты понимаешь, что этот выбор односторонний, что он однозначный, что по дороге надо идти до конца. Ну хорошо, а если я предложу тебе взять меня в жёны.
— Ты серьёзно? — выпучил я глаза.
— Совершенно серьёзно. Ты мне очень нравишься. Я понимаю сейчас, что ты больше всех остальных подходишь мне. Я говорю сейчас абсолютно искренне.
— Марина, я не знаю, где твои деньги. Может быть, их перепрятал Сергеич, может быть — Витёк, хоть и ломал потом комедию. А скорее всего бугра увидел кто-то из местных жителей, какие-нибудь деревенские пацаны. Тебе надо поискать по деревням, поспрашивать людей. Такая куча денег не может просто так раствориться.
— Да я не о деньгах сейчас, глупенький! — прервала она меня. — Я о замужестве. Возьмёшь меня? Вот без денег безо всяких, вообще без ничего — голую, босую — возьмёшь?
— Возьму, — выдохнул я, — но…
— Никаких «но», никаких «но», — приложила она к моим губам ладошку. — Все «но» — они от лукавого, они доносятся с других дорог, не с нашей. Значит, возьмёшь! — лучезарно улыбаясь, смотрела она на меня во все глаза. — Значит, возьмёшь! Господи, я такая счастливая!
Она припала ко мне и впилась в рот губами. Такие сочные, пухленькие были они. Такие ласковые.
Такими они остаются и сейчас…