Мы целовались, потом она стала раздевать меня и разделась сама. Ласкала мой член, водила по нему языком, дышала на него нежно и трепетно. Потом встала на четвереньки, и я любил её сзади. Мою дорогую. Мою единственную.
— Ты главное помни, — вырывалось у неё изо рта вместе со стонами — что дорога, которая нас выбрала — она одна. Это важно. Вот потом ещё произойдёт что-то, и ещё, и разные мысли придут к тебе в голову, и разные чувства, но правильным будет только одно решение. Только один ход. Понимаешь? Не ошибись. Не позволь другим дорогам соблазнить тебя. Я твоя навеки. Верь мне.
Ещё какое-то время мы лежали на земле голые и ласкали друг друга.
— А где Владик? — решился я на вопрос.
— Где-то рыщет по лесу, — пожала она плечами. — Ищет вас, беглецов. Что ему ещё остаётся делать? Не уезжать же отсюда не солоно хлебавши. Правда, у него патроны закончились. Думает так вас взять, на понт.
— А Витёк? Он с ним?
— Витёк тоже убежал. Вместе с вами. Чем он руководствовался — понятия не имею. Деньги он явно не перепрятывал — он слишком прост для этого. Просто струсил, подумал, что прикончат и его.
— Ну, подруга, рассмешила! — донёсся до нас чей-то голос.
Мы дёрнулись, попытались подняться на ноги — из переплетения конечностей выбраться было непросто.
На пригорке, метрах в двадцати, на корточках сидел Витёк. Криво ухмылялся.
— Если бы я струсил, овца тупорылая, — продолжал он говорить, — я бы вернулся сюда снова, а? Да ещё вот с этим?
Он приподнял над головой ружьё, вроде как охотничье.
— Мило вы устроились, — продолжал он посмеиваться, наблюдая за тем, как мы одевались. — Мило. Вот ведь суки какие на белом свете водятся! Меня оттрахала, теперь — Лёнчика. Ни перед чем баба не остановится! Редкий экземпляр. Редчайший. Марин, таких, как ты, надо в музее держать и всем за деньги показывать. Потому что, гадом буду, нет тебе равных.
Мы наскоро оделись. Всё говорило о том, что хозяином ситуации является теперь Витёк.
— В общем так, Лень, — посмотрел он на меня внимательно. — Просёк я всю эту историю. Досконально просёк. Сергеич деньги перепрятал, только он. Больше некому. На-ка, держи на всякий пожарный, — достал он из-за пояса большой охотничий нож. — Какое-никакое, а всё же оружие. И пырнуть можно, и горло перерезать. Если эта сука задумает сбежать — режь её смело.
Я взял у него нож и стоял теперь с ним, как последний придурок, непонимающе вращая его в ладони.
Витёк извлёк из кармана обрубок бельевой верёвки.
— Обо всём позаботился, — улыбнулся он. — И о тебе тоже, госпожа удача. Подставляй ручонки!
Это было сказано Марине. Она вытягивать руки не торопилась. Витёк приблизился к ней и со всей дури залепил девушке пощёчину. Марина вскрикнула и инстинктивно подалась назад.
— Руки вперёд! — крикнул он.
Она протянула ему ладони. Зажав между коленей ружьё, в несколько нескладных движений Витёк обмотал их верёвкой.
Марина, пока он делал это, взглянула на меня. Взгляд её был выразительный, я понял, что она хотела сказать мне. «Не позволь другим дорогам соблазнить тебя», — говорили её глаза.
— Значит, так, — объявил Витёк. — План такой: идём сейчас в сторону поляны, встречаем там Владика и отправляем его на тот свет. Патронов, как я слышал, у него нет, так что замочить его — не проблема. Ну, а потом примемся за Сергеича. Он, видимо, уже смотался с бабками, но это ладно. Это ничего. Всё равно найдём, куда он от нас денется. В городе появится, в квартиру себе заглянет — там и встретим. А может и раньше посчастливится.
— Знаешь, — делился со мной Витёк воспоминаниями и ощущениями, — поначалу, когда произошло всё это — бугра убили, Сергеич завопил — меня страх охватил. Реальный, животный страх. Сам не помню, как с места сорвался. Бежал, бежал, часа два бежал не останавливаясь. До деревни добежать успел, только там передохнул. Отдышался и думаю: ну ты и ссыкло, Виктор Александрович. Редчайшее и бесподобнейшее ссыкло! Неужели злости у тебя нет? Неужели нет чувства собственного достоинства? Так есть же, — сам себе говорю, — есть! Но, видишь ли, говорить — это мало. Его ещё и чувствовать надо, ощущать каждым атомом. Прислушался я к себе — да вот же оно, вот! Чувство собственного достоинства. Огромная, беспредельная злость. И неужели я вот так просто, без борьбы, сдамся на милость обстоятельствам? Нет, решил, рано меня со счетов списывать. Я ещё поборюсь. Завалился в первый попавшийся дом, старик какой-то. Я его за грудки. Ружьё, говорю, есть у тебя? Ну, поотпирался он немного, пришлось пару тумаков ему отвесить. Тут же ружьё притащил, тут же куча патронов нашлась. И нож, и верёвка вместе с ними. Да и накормил заодно меня дед! Хорошим человеком оказался — бабло добудем, надо будет дать ему пару тысяч. Заслужил.