Однажды мужичок решил изнасиловать девочку.
— Я нисколько не испугалась, — призналась мне Марина. — Ни капельки. Почему-то во мне жила твёрдая и непоколебимая уверенность, что у него ничего не получится. Не потому, что я ему не позволю, или даже не потому, что он сам не сможет совершить акт в силу своей прогрессирующей импотенции. Просто я чётко понимала, что произойдёт нечто в окружающей действительности, в самой природе. Нечто, что помешает ему.
Отчим уже взбирался на послушную девочку, которая молчаливо и терпеливо ждала своей участи, как вдруг в дверь раздался пронзительный звонок. Вполне возможно, что звонок был не такой уж и пронзительный, по крайней мере, самой Марине он показался самым что ни на есть обыкновенным, а вот для похотливого мужичка он прозвучал как адский колокол. Уже готовый приступить к действию, со спущенными штанами, он замер вдруг, словно поражённый громом. А потом с хрипом повалился на Марину.
Это был сердечный приступ.
Она отшвырнула скрюченное тело в сторону и направилась в прихожую открывать дверь.
— Вам телеграмма, — сказала почтальонша, протягивая бланк. — Распишитесь.
Телеграмма была поздравительной. Её прислала мамина сестра. В ней говорилось: «Дорогие Валя и Толя! Поздравляю вас с годовщиной бракосочетания. Счастья. Любви. Зинаида».
— Дорога! — смеялась она, завершая свой рассказ. — Вот как я теперь это называю. Дорога не позволит свершиться тому, чего быть не должно.
Витёк споткнулся на бегу и упал. Нехорошо упал. Неудобно. Прямо на корягу. Витая, длинная, она торчала из земли в самом нужном месте. Она воткнулась ему в горло и вылезла наружу сзади.
Мы подбежали к нему — он хрипел, дрыгался и упирался руками в землю, пытаясь приподняться и освободиться. Кровь струилась по почерневшему дереву и стекала на траву. Витьку хватало сил, чтобы шевелить губами. Видимо, он пытался что-то произнести. Наверное, просил освободить его с этого кола.
Никогда ни до, ни прежде человеческая смерть не вызывала у меня такого безудержного приступа веселья. Я вдруг сел на землю жопой и заржал, как сивый мерин. Отворачивался в сторону, пытался сдержаться, успокоиться, но снова, скосив глаза на Витька, заходился в приступах хохота.
Реакция Марины была такой же. Она уселась напротив и огласила окрестности залихватски звонким смехом. Глядя на неё, я заржал ещё пуще. А когда вытянул руку и просто указал пальцем на издававшего последние предсмертные стоны Витька, этот жест и вовсе погрузил нас в какое-то сумасшедшее и беспробудное веселье.
Мы пребывали в нём минут пятнадцать. А может и больше. Смех вроде бы затихал, но Марина корчила рожу, изображая человека с проткнутым корягой горлом, и от хохота опять было некуда деваться. Мы уже просто по земле катались и думали про себя, как бы у нас чего внутри не порвалось от такой радости.
Всё было понятно. Кристально ясно: всё здесь за нас. Абсолютно всё. Каждая кочка, каждая коряга, каждый сотовый телефон и каждая секунда наших жизней.
Насмеявшись, мы долго целовались.
— Я люблю тебя, — признался я ей, перерезав путы на её руках.
Я никому и никогда не признавался в любви. Я и не верил, что она вообще возможна.
— А я — тебя, — ответила она.
Уверен, Марина признавалась в любви в первый раз, как и я. И так же, как я, не верила прежде в её существование.
У неё вновь зазвонил телефон. На дисплее опять высветилось «Владик».
— Мда, — грустно вздохнула она. — А вот что теперь с этим делать?
— Да, — сказала она в трубку.
— Здравствуй, солнышко ясное! — донёсся из неё голос. Это был не Владик. Тем не менее, голос был мне удивительно знаком. Я непроизвольно напрягся, вспоминая, кто же говорит с такой интонацией и таким тембром, и прежде чем говоривший назвался сам, понял, кто это.
— Лёнчик случайно не с тобой? — спрашивал голос.
— Кто это? — недоумевала Марина.
— Алексей Сергеич это, — пояснил человек.
— Какой Алексей Сергеич? — всё ещё не понимала она.
— Тот самый, — жёстко ответил Сергеич. — Вспомнишь, если захочешь.
Марина наконец поняла, кто это.
— А почему вы по этому телефону говорите? Где Владик?
— Владик мёртв, — объяснил Сергеич. — Набегался парнишка, хватит. Ты лучше передай-ка аппарат Лёне, голос его хочу услышать.
Я взял у неё мобильный.
— Сергеич, ты?
— Я, Лёнь, я! — он обрадовался, услышав меня. — Чёрт, живой! Ух, от сердца отлегло! Знаешь, как я переживал?! Думал, вот случись что с тобой — и как мне объясняться с твоей матерью? Ты как, цел, невредим?