Я не понимаю, почему я постоянно сталкиваюсь с людьми плечами. Вроде бы соблюдаю все правила движения, ходить стараюсь как автомобили — по правой стороне, за двадцать метров до человека выстраиваю траекторию его обхода, чтобы не дай бог не пересечься с ним каким-то образом — и всё равно не проходит дня, чтобы я с кем-то не столкнулся. Я не понимаю, почему люди, видя, что я выбрал краешек дороги и всем своим видом показываю, что пройду именно по нему, вдруг, чаще всего в последний момент, совершают какое-то неразумное, лихорадочное движение в мою сторону, словно ожидая от меня, что я должен перелететь их по воздуху. На что они, ей-богу, рассчитывают?
— Кто там?
— Репетитор.
— Это Иван?
— Да, это Иван.
— Вы один?
— Да, я один.
— А как будто с вами был кто-то?
— Нет, со мной никого нет.
Робкий и неторопливый поворот дверного замка. В щель выглянула женщина. Испуганно осмотрелась по сторонам.
— Ой, что это я. Показалось, что с вами кто-то есть.
Она распахнула дверь шире.
— Проходите.
В этой семье я занимался с первоклассником Филиппом. О том, что я взялся заниматься с первоклассником, я жалел ещё больше, чем о том, что на голову мне свалилась бухгалтер Вера. Лишь необходимость добывать гроши на пропитание заставляла браться за всё, что появлялось в поле зрения. Филипп был редчайшей бестолочью и ни о каком подобии изучения английского здесь и речи быть не могло. Он ещё и по-русски не умел разговаривать. Час занятий он просто физически был не в состоянии высидеть. Полчаса он просто тупо и молчаливо смотрел на меня, человека, который отчаянно силился объяснять ему правила чтения английских слов, затем, откинувшись на спинку сиденья, тихо засыпал. Это был самый лучший вариант. Когда урок заканчивался, я будил его, ничего не понимающий Филипп просыпался, а я собирался и уходил. Хуже получалось тогда, когда вместо того, чтобы заснуть, он начинал вдруг без объяснений реветь. Его мнительная тётка — а женщина, которая открывала мне дверь, как я недавно выяснил, приходилась ему не матерю, а тёткой — забегала в комнату и начинала испуганно и лихорадочно расспрашивать его, что я ему сделал. «Он тебя бил?» — заглядывала она Филиппу в глаза. «Скажи, никого не бойся, скажи как есть, он тебя бил?» Филипп ревел и растирал кулаками глаза. «А может он трогал тебя?» — делала ужасающее предположение тётка. «Трогал, да? Скажи, трогал? Вот здесь трогал, или вот здесь?» После получасового выяснения обстоятельств она горько и слёзно просила у меня прощения за необоснованные подозрения, жаловалась на тяжёлую жизнь и умоляла не бросать их и приходить на следующий урок, потому что она всеми силами хочет сделать из этого мальчика «нормального человека». И я приходил в следующий раз, что мне ещё оставалось, мне нужны были деньги.
Я стал снимать в коридоре куртку. Женщина смотрела на меня с нескрываемым изумлением.
— А Филиппа нет, — сказала она мне таким тоном, словно это была абсолютно очевидная истина, и я был единственным существом на Земле, кто не знал об этом.
— Нет? — переспросил я. — То есть, он где-то в школе ещё? Или на каком-то кружке?