– Я полагаю, в первом случае ты, естественно, и сам зарабатываешь больше?
– Значительно больше, дружище! За счет этого я пока и процветаю. Иначе собирал бы бутылки по помойкам. Такое у нас гребаное государство, душит и душит. Разве тут выживут честные и порядочные?! Черта с два!
Он придвинулся к Маугли и зашептал ему в лицо с пьяной откровенностью:
– Я обманываю государство и налоговых ищеек, «обуваю» их, по моим скромным меркам, на немалую сумму и в ус не дую. Им не докопаться до меня, ничего не докажут, даже если вцепятся. С меня как с гуся вода, все взятки гладки.
Он еще долго и пространно трепался на эту тему, рассуждая, как заправский философ. Роберт, хоть и был под хмельком, внимательно слушал его, поддакивал и кивал в ответ, улыбался, вставлял нужные слова. А на душе у него было невыносимо грустно и больно, он радовался за своего друга, но и завидовал ему. Завидовал тому, что тот мог спокойно жить и иметь денег не меньше его, но заработанных с помощью своей смекалки, расторопности, своих мозгов и умением общаться и убеждать. Алексей мог наслаждаться результатом своих трудов, с полным правом гордясь тем, что приносит пользу людям, да еще радуясь своему творческому подходу к этому. Ему не нужно было выслеживать, подобно охотнику, цель и бросаться потом как хищник на свою жертву, приговоренную кем-то всесильным и бессердечным. Ему не нужно было залечивать свои раны или постоянно быть готовым к самому худшему – к провалу, разоблачению и даже к смерти.
Только сейчас Маугли до конца осознал, что значит быть нормальным человеком, НЕ УБИЙЦЕЙ. Жить без оглядки так же, как живет большинство людей, не отмеченных кровавым знаком, каиновой печатью. Для него это была словно другая галактика, иное подлинно человеческое измерение, мир Божий, а не мир отвергнутых, изгоев, демонов, не мир Сатаны, проклятого и отлученного от света, любви и жизни!
Роберт вспомнил, как его охватили волнение и невыносимая тоска, когда он в восхищении рассматривал изображение Христа в средневековой базилике. Те же чувства, только с еще большей силой, он испытывал и сейчас. Ему стало жаль себя, свою жизнь, он почти возненавидел то, чем занимался все это время. И он испугался за Лену, ведь он мог потерять ее. Если она узнает правду, как тогда поступит? Отшатнется от него как от прокаженного? Может, проклянет его за то, что разобьет ее сердце, своим откровенным признанием разрушив их любовь? О господи, что же ему делать?! Он словно раздвоился внутри себя после того, как полюбил всем своим существом женщину! Если бы знать заранее, что ждет их впереди…
Ближе к полуночи Маугли решил, что пора закругляться. Нужный момент так и не наступил. Он уже было хотел встать, чтобы, проводив друга, вернуться к себе в номер, когда заметил, как «объект» поднялся со своего места и нетвердой походкой направился в туалет. Его захмелевшие спутники, громко и увлеченно о чем-то беседовавшие, кажется, даже и не заметили, как он ушел. Сердце киллера екнуло – вот оно!
– Я сейчас, – бросил он Алексею. В ответ тот лишь пьяно кивнул.
Зайдя в мужскую уборную, Роберт быстро огляделся – кроме него и жертвы никого не было, все кабинки оказались пусты. Объект, покачиваясь, справлял нужду перед писсуаром. Проходя мимо, Маугли отключил его, подхватил безвольно обмякшее тело и оттащил в кабинку, где, усадив на унитаз, излюбленным приемом диверсантов и спецназовцев сломал тому шейные позвонки. Прикрыв кабинку, быстро покинул помещение, оставшись так никем и не замеченным.
Его друг, уронив голову на столик, мирно похрапывал, что-то бормоча в пьяном забытьи. Маугли растормошил его, заставив очнуться:
– Вставай, Леха, пора баиньки.
Кое-как осмыслив, где он и что здесь делает, Алексей стал порываться отправиться в другие питейные заведения Пафоса. Все же Маугли сумел убедить друга, что для того сейчас самым лучшим будет отоспаться перед дорогой. Проводив Алексея в номер, он помог ему скинуть туфли, пиджак, расслабил ворот рубашки и, уложив на кровать, тихонько вышел, закрыв за собой дверь. Еще до того, как Алексей отключился, Маугли записал его российские координаты, умолчав о своих.