Смотрю в лес. Я больше чем уверена, что на меня оттуда смотрят тоже. И глаза эти – тёмные. Чётко понимаю – это он. Тот самый мужчина. Он оставил мне ребёнка.
– Так нечестно, – шепотом говорю я лесу.
По нему проходит волна – просто ветер подул. Но мне снова становится жутко, иногда я бываю отчаянно трусихой, а уж после встречи с лесным бандитом все пошло вверх тормашками. Торопливо встаю и почти убегаю в дом, под мнимую безопасность хрупкой двери и старых окон с деревянными щелястыми рамами. Прохожу в единственную комнату. Включаю свет, едва не выронив ребёнка. Устраиваю его на постели и отхожу в сторону. На безопасное, так сказать, расстояние.
Малыш – очарователен. Кожа его не бледная. Молочная, с лёгкой смуглинкой. Круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Глаза такие тёмные, что сомнений не остаётся, чьего производства ребёнок. Щёчки кажутся бархатными, их хочется погладить. Но я себя сдерживаю, напоминаю – ребёнка я боюсь.
– Ты кто? – спрашиваю я. – Ребёнок смотрит на меня, как на дурочку, и я поясняю, – в смысле, мальчик ты или девочка?
Он снова протяжно вздыхает – вот и бестолковая взрослая досталась. Я разглядываю. На нем серый, с картинками, комбинезончик. По нему пол ребёнка не определить. Такой хорошенький, что кажется – девочка. Но смотрит с таким снисхождением во взгляде, что сразу думается – мужик.
– Я не могу тебя оставить, – предупреждаю его я. – Ты не мой. Это так не делается. Меня арестуют и посадят.
Ребёнок вздыхает и суёт в рот кулачок. Кулачок явно интереснее этой бестолковой тёти, то есть – меня.
– Так, я звоню в полицию, – бормочу я.
Достаю телефон – связи ноль. Подпираю ребёнка подушками, чтобы не свалился на пол, вдруг он уже умеет ползать, поднимаюсь на чердак – лестница в узком коридоре, возле кухни. На чердаке связи ожидаемо тоже нет. Но в саду, возле дома есть дерево. Оно высокое. Вполне себе удобное – я лазала по нему, когда была маленькой, а сейчас у меня ноги точно длиннее стали. Открываю дверь. Смотрю на лес, а он смотрит на меня. Ушёл ли он, тот, кто принёс мне подкидыша? Или все ещё смотрит? Кажется, его тяжёлый взгляд теперь мне вечно будет мерещиться.
На двор падают квадраты света из окон. И добежать до нужного мне дерева всего шагов десять. Вскарабкаться, как можно выше. Там, наверху, связь должна быть. Но теперь мне жутко – я уже всего готова от судьбы ожидать. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, боюсь шагнуть от двери. И потом смотрю вниз – на крыльце корзина. Люлька. Рядом с ней объёмная сумка – подкидыш то у меня с приданым. Тащу все это в дом и снова запираюсь.
Ребёнок гулит на кровати. Я смотрю на барахло у своих ног. Открываю сумку. Какие то тряпки, подгузники, бутылка – это хорошо, ребёнка явно кормить придётся. Высыпаю все на пол. Никаких документов. Переворачиваю люльку, но из неё падает только одеяльце и разноцветная погремушка. Ребёнок прибыл ко мне инкогнито. Ему же тем временем надоедает лежать спокойно и он снова начинает кричать. Так яростно дёргает ножками, что я предполагаю, что его подгузник полон. Расстегиваю, комбинезон. Ножки дергаются все более сердито. Пузо – округлое. Пупок немного торчит поверх пояса подгузника. Отлепляю застежку.
– Всё же, мальчик, – вздыхаю я. – Так и думала. Но все же, имей ввиду, я тётя сильная и независимая. Нечего тут командовать.
И да – обкакался. Горячей воды у меня нет, греть долго, мне явно нужно действовать быстрее он уже испачкал ножки, белье на моей постели. Зажмуриваю глаза и наскоро обтираю его салфетками. Снова отступаю, оставляя его голеньким и очень сердитым. Смотрю на окна – глубокая ночь уже. Завтра можно дойти до электрички утром. Позвонить, когда появится связь. Отдать его. Я не могу его себе оставить, так не делается, это незаконно!
– Я позвоню в полицию завтра, – объясняю я ребёнку.
Мальчик рад, что его избавили от подгузника. Относительно удовлетворён. На меня смотрит. Сосёт кулак – голодный, наверное. Нужно развести ему смесь, надеюсь, на банке с ней написано, в каких пропорциях это делать. Перевожу взгляд на его барахло. Сумка. На ней боковой карман. Бросаюсь вперёд, вдруг в этом кармашке ответы на все мои вопросы. Там деньги. Много, я столько разом никогда не держала в руках. А ещё – сложенный вдвое лист бумаги. Бумага настолько тонкая, что я вижу строчки, которые словно вдавлены в неё с другой стороны.