— Я доверяю своим людям, — возразил Дагоберто, кивая в сторону Криспина. — Конечно, кое-кого из здешних я давно знаю, но люди меняются. Я знаю семью Криспина, знаю его преданность.
— Фрэнклину ты тоже доверяешь?
— Конечно. Что ему скажешь, то он и сделает.
— А вот он не вполне доверяет вам. Что-то в вас его смущает.
— Что, он сам так тебе сказал?
— Он сказал, будто вы говорите только о Майами, какой это большой город, сколько там блондинок и все такое.
— Фрэнклин?
— Вот что я вам скажу. Во-первых, этот парень следит за вами. Я как следует присмотрелся к нему, он любит меня, как своего большого белого брата. Вам понятно, что я имею в виду? Этот парень предан делу, он может сидеть на хлебе и воде и не станет жаловаться. Во-вторых, вы не замечаете, насколько он одинок. По-моему, он заточил на вас зуб, ребята, и именно потому, что вы не обращаете на него внимания. Ясно вам? Позовите его в номер, налейте ему стаканчик. Это же не за ваш счет, Господи боже ты мой! Понятно?
— Конечно, — ответил Дагоберто, пожимая плечами. — Что тут такого?
Уолли Скейлс двинулся к двери, но приостановился, бросив прощальный взгляд на телевизор.
— Знаете, что я заметил во всей этой филиппинской заварушке? Помните, с чего начался переворот? Я думал об этом еще вчера, когда узнал, что Джерри Бойлан был убит — прошу прощения, ликвидирован — в мужском туалете. Давным-давно, когда ирландцы взбунтовались против британцев — они называли это восстанием — Ирландская Республиканская армия захватила почту в Дублине. Это было в тысяча девятьсот шестнадцатом. А с чего начали филиппинцы, восставшие против Маркоса? Они захватили это чертово телевидение. Джентльмены, времена меняются, настала эпоха электронной связи. Теперь уже вам понадобится не видеокамера, а компьютер.
Оставшись вдвоем, никарагуанский полковник и проживающий в Майами никарагуанец кубинского происхождения снова заговорили по-испански и продолжали пить шампанское, хотя о креветках почти забыли. Дагоберто хмуро поглядывал на экран. Ему показалось было, что все еще идет передача о семействе, правившем Филиппинами, но потом он сообразил, что уже началось «Колесо фортуны».
— Думаешь, Фрэнклин что-то разболтал ему? — осторожно спросил Криспин.
— Думаю, Уолли сочиняет, чтобы мы думали, будто ЦРУ следит за нами, — ответил Дагоберто. — Мне следовало сделать вид, что я оскорблен. Так и сказать: ты меня оскорбил, может даже, впасть в раж.
— Оставь, — сказал Криспин, — в сегодняшней газете тоже пишут: интересно, попадет ли наша помощь «контрас» в руки патриотов-антикоммунистов или осядет на счетах в Майами? По мне, не стоит протестовать, пусть себе чешут языки.
— Завтра я скажу ему, что он меня обидел.
— Завтра тебе предстоит сказать Уолли совсем другое: «Меня ограбили!» Попрактикуйся, чтобы вышло с чувством. Вот так: «Этот сукин сын забрал все деньги!»
Дагоберто задумчиво уставился в окно. Там, словно картина в раме, проступал в вечернем свете балкон стоявшего напротив отеля «Ройял-Сонеста».
— Завтра Насио возьмет в аэропорту билет, заказанный на имя Фрэнклина Диоса, — рассуждал он вслух, — в девять десять он вылетит в Атланту, а оттуда — в Майами.
— Насио с виду ничуть не похож на Фрэнклина.
— Это не важно. Насио позвонит из Атланты, когда убедится, что самолет в Майами не задерживается. Перед самым вылетом.
— Ты ему доверяешь?
— Насио служил в гвардии, был моим адъютантом, до тех пор пока в тысяча девятьсот семьдесят девятом не перебрался сюда. Он вопросов не задает. Так, а в это же время Фрэнклин приедет в аэропорт, чтобы вернуть автомобиль.
— Он не узнает Насио? — забеспокоился Криспин. — Вдруг они столкнутся лицом к лицу?
— Они никогда не виделись. Насио родом из Манагуа. Отлично, Фрэнклин возвращается в гостиницу на такси, мы уезжаем на новом «мерседесе». А перед тем как отправить Фрэнклина в аэропорт, я позвоню Уолли и скажу, что он меня оскорбил.
— Забудь об этом, ты что, с ума сошел? — возмутился Криспин. Он сидел в расслабленной позе, закинув одну ногу на подлокотник кресла. — Ты должен сказать ему только одно: мы спустились позавтракать, оставив Фрэнклина сторожить деньги, а когда мы вернулись, деньги исчезли, и «крайслер» тоже.