Посмотрев вверх, я увидел нечто совершенно иное, нечто настолько привлекшее мой взгляд, что я никак не мог оторвать его. Там было окно с балконом перед ним и с зелеными жалюзи. Опираясь на подоконник и отодвигая жалюзи, там стояла женщина – я едва не сказал «ангел »!
Большей красавицы я никогда не видел и даже не представлял себе; я помню, что подумал тогда: если в Пуэбло есть хоть две такие, город по справедливости порлучил свое название – Ла Пуэбла де лос Анджелес !
Не светлокожая, как стало модно в последнее время; но смуглая, с глубокими темными глазами; с массой черных волос, в которых торчал большой гребень из черепашьего панциря; брови такие красивые, что кажутся нарисованными; соответствующий пушок на верхней губе – биготит (усики), свидетельство андалузского происхождения. Эта девушка – прямой потомок Сида (Герой испанских легенд и средневекового эпоса «Песня о моем Сиде». – Прим. перев.).
Глядя на нее – несомненно, очень бестактно, – я заметил, что она тоже посмотрела на меня. Вначале мне показалось, что она смотрит доброжелательно; потом посерьезнела, как будто возмутилась моей грубостью. Я отдал бы все, чем обладаю, чтобы смягчить ее: свою лошадь и все остальное. Много бы я дал за цветок, чтобы бросить к ее ногам; я знал, как действует на мексиканских «мучача » (девушек) такая лесть; к несчастью, цветка у меня не было.
Но тут мне пришла в голову мысль о замене – сабельный шнур!
Золотая кисточка была мгновенно отделена от рукояти и упала на балкон к ее ногам.
Я не видел, как она ее подняла. В этот момент прозвучал сигнальный рожок, приказывая начинать движение; и я вынужден был двинуться впереди своего отряда.
Когда мы сворачивали с этой улицы, я оглянулся и увидел, что она все еще снаружи; мне показалось, что вдобавок к кольцу с алмазом, украшавшему руку, в ее пальцах есть что-то еще.
Я запомнил название улицы. Калле дель Обиспо.
И дал в глубине души клятву: очень скоро я вернусь на Калле дель Обиспо.
Я не замедлил исполнить свою клятву. На следующий день, сразу после утреннего парада, я вернулся на то место, где видел прекрасную незнакомку.
Дом я узнал без труда. Он был самый большой на улице, с запоминающимся фасадом, покрытым фресками, с окнами с балконами перед ними и с жалюзи. В центре большие ворота, свидетельствующие о том, что сюда въезжают кареты. Короче, все свидетельствовало о доме «рико » (богача).
Я запомнил и нужное окно, постарался очень тщательно его запомнить.
Сейчас оно выглядело по-другому. Оставалась только рама, картины в ней не было.
Я осмотрел другие окна дома. Все они тоже пусты. Занавески опущены. В доме как будто никто не интересуется тем, что происходит снаружи.
Я совершил прогулку впустую. Несколько десятков поворотов – туда и назад, три выкуренные сигары и трезвое размышление, что я веду себя глупо; и вот с унизительным ощущением,, что остался в дураках, я вернулся к себе в казарму и решил больше не повторять проделанного.
Глава IV
Двойники
На следующий же день я отказался от своего решения.
Снова направился на Калле дель Обиспо; снова разглядывал окна дома.
Как и накануне, жалюзи были опущены, и меня снова ожидало разочарование. Ни лица, ни фигуры, сквозь решетку не видно даже пальца.
Приходить еще раз?
Такой вопрос задал я себе на третий день.
И почти ответил отрицательно: потому что к этому времени начал уставать от бессмысленной и бесполезной роли, которую вынужден был играть.
К тому же роль эта опасна. Я мог заблудиться в лабиринте, из которого не так легко найти выход. Был уверен, что смог бы полюбить женщину, увиденную в окне. Глубокое впечатление, которое произвели те двадцать секунд, говорило о том, что может произойти при более близком знакомстве.
А что если мне не ответят взаимностью? Чистейшее тщеславие – питать хотя бы слабую надежду на это!
Лучше отказаться, не ходить больше на улицу, где я встретил прекрасное видение, попытаться забыть о нем.
Таковы были мои рассуждения на третий день после прибытия в город Ангелов.
Но только утром. До наступления сумерек произошли изменения. И сумерки имели отношение к это перемене. В двух предыдущих случаях я неверно выбрал время: не знал, когда красавицы Пуэбло привыкли показываться на балконах. Возможно, поэтому мне не удалось увидеть ту, что так меня заинтересовала.
Я решил попробовать еще раз.
Когда солнечные лучи окрасили розовым цветом покрытую снегом вершину Оризавы, я снова направился на Калле дель Обиспо.
Третье разочарование; но на этот раз совсем иное, чем в двух прошлых случаях.
Час я выбрал верно. Девушка, о которой я думал все три дня, которая снилась мне ночами, была в том же окне, в каком я впервые ее увидел.
Одного взгляда было достаточно, чтобы все очарование меня покинуло.
Ее нельзя была назвать некрасивой. Скорее хорошенькой. Приятной внешности, но все же только хорошенькой.
Где же та великолепная красавица, которая произвела на меня такое впечатление?
Она могла решить, что я плохо воспитан: я просто стоял и разглядывал ее; я больше не испытывал благоговения, как в тот раз в ее присутствии. Теперь я мог спокойно смотреть на нее, не опасаясь будущего, которое представлял себе.
В конце концов все можно легко объяснить. Шесть недель провели мы в горах, в полевом лагере, так далеко от Джалапы, что только изредка освежали свой взгляд видом ее прекрасных жительниц. Привыкли к виду простых деревенских девушек из Бандерильи и Сам Мигель Сольдадо и непричесанных грубых скво ацтеков. По сравнению с ними эта девушка с Калле дель Обиспо поистине ангел. Неужели этот контраст ввел меня в заблуждение?
Что ж, это урок на будущее: не влюбляться так быстро. Я часто слышал утверждение, что обстоятельства часто играют большую роль в зарождении нежного чувства. Казалось, мой нынешний опыт это подтверждает.
Я испытывал сожаление, обнаружив, что ангел моего воображения – всего лишь хорошенькая женщина; это сожаление еще больше усиливалось при воспоминании о трех далеких прогулках, которые я предпринял, чтобы увидеть ее, не говоря уже о бесчисленных капризах приятных предположений – и все это напрасно.
Меня слегка раздражало, что я так легко расстался с украшением своей сабли.
Но утешало меня сознание, что теперь мое душевное состояние не находится в опасности: мне было почти все равно, что подумает обо мне эта женщина. И меня совсем не тревожило возможное отсутствие взаимности, о котором я столько думал. Никакой взаимности не будет.
Испытывая такие противоречивые чувства: легкое раздражение и одновременно облегчение, я отвел взгляд от сеньориты; она смотрела на меня удивленно и, как мне показалось, с каким-то негодованием.
Причиной могла послужить моя грубость; я это понимал.
И уже собирался исправиться, торопливо уйдя отсюда – я с видом унижения опустил взгляд, – когда любопытство заставило меня еще раз взглянуть на окно. Я хотел знать, понято ли и принято ли мое раскаяние.
Я собирался бросить только беглый взгляд. Но его словно приковали.
Приковали и зачаровали! Женщина, которая три секунды казалась мне всего лишь хорошенькой, та, которую я три дня счел прекрасной, эта женщина снова превратилась в ангела. Это та самая, которую я видел, несомненно, самая прекрасная женщина на земле!
Что могло вызвать такую перемену? Неужели это иллюзия, какой-то обман чувств?
Если у леди были основания считать меня грубым и раньше, теперь для этого было вдвое больше причин. Я стоял, словно пригвожденный к месту, глядя на нее не только глазами – всей душой; все мое сознание словно сосредоточилось в этом взгляде.
Она, казалось, не так хмурится, как раньше: я был уверен, что раньше она хмурилась. Не могу этого объяснить, как не могу объяснить и другие перемены. Достаточно того, что я подумал: не зря я расстался со своим шнурком от сабли.