Земельный ажиотаж достиг своего пика летом 1836 года, когда процесс получил мощной толчок в связи с принятием решения о начале строительства канала между рекой Иллинойс и озером Мичиган. Английский писатель Гарриет Мартино, посетивший город как раз в эту пору, пишет, что «нигде не видел такой бешеной деловой активности, как в Чикаго летом 1836 года. Все улицы были заполнены спекулянтами, которые спешили поспеть с одного аукциона на другой, а по улицам гарцевали на белых лошадях негры в ярко-красной одежде и с такими же флагами, выкрикивая объявления о начале очередных торгов. На всех углах, где бы они ни остановились, их сразу окружали толпы любопытных, которых, казалось, охватила неведомая эпидемия. Жажда спекуляций была повсеместной. Пока мы двигалась по улицам, из распахнутых дверей нас все время окликали организаторы аукционов, предлагавшие участки для ферм и другие земельные лоты, предостерегая при этом, что цены постоянно растут».
Торговля землей достигла невиданных масштабов. Один начинающий адвокат в течение пяти дней ежедневно зарабатывал по пятьсот долларов, просто выписывая документы на собственность; другой всего за два года сумел увеличить свое состояние в десять раз, обеспечив себя до конца жизни. За четыре месяца Земельное управление США продало в частные руки свободные земли общей стоимостью полмиллиона долларов; за десять месяцев через руки одного торговца недвижимостью прошло 1,8 миллиона долларов, а шесть его коллег совершили продажу участков на сумму более миллиона долларов. Территории, выделяемые под застройку Чикаго, тут же исследовались, картографировались и выбрасывались на рынок, где в течение месяца десятки раз переходили из рук в руки. «По мере распределения центральных участков, – писал Андреас, – одержимость спекуляцией землей все больше распространялась на отдаленные районы, и весь Чикаго превратился в огромный аукционный зал, где за месяц продавалось и перепродавалось невероятное количество гектаров земли далеко за пределами городской черты, во всех направлениях Северо-Западного региона. Сюда входили сельскохозяйственные земли, лесные территории, участки под строительство новых городов, мелиоративных сооружений и других нужд. Часто карты территорий под городское строительство в штатах Висконсин и Иллинойс составляли без предварительного осмотра, а просто из общих представлений». Другой чикагский историк, Джозеф Балистер, замечает, что «прерии Иллинойса, леса Висконсина и песчаные холмы Мичигана, где предполагалось расположить новые поселки и города, представляли собой практически неосвоенные и неразведанные земли. Целые районы размечались и населялись людьми исключительно на бумаге». Чикагская газета «Американец» в выпуске от 2 июля 1836 года саркастически писала, что «быстрота, с которой на рынке недвижимости появляются целые города, просто изумляет».
В условиях бешеного ажиотажа на рынке недвижимости цены на земельные участки – особенно в самом Чикаго и его ближайших окрестностях – достигли пугающе высокого уровня, который не удалось превысить за последующие тридцать лет. Так, часть имения Кинзи, выставленная в 1833 года на торги за 5,5 тысячи долларов, три года спустя была продана за 100 тысяч долларов. Начальная цена на земельные участки площадью 16 гектаров, отведенные в 1833 году под городскую застройку, составляла 1 тысячу долларов за гектар, а в 1836 году их суммарная стоимость достигла 200 тысяч долларов. Другой земельный надел, купленный в 1833 году за 20 тысяч, в 1836-м был продан уже за 500 тысяч, но вскоре об этом пожалели. Участок на углу Лэйк– и Стейт-стрит, цена на который (300 долларов) в начале 1834 года казалась чрезмерно высокой, в 1836 году оценивался уже в 60 тысяч долларов. Гордон Хаббард, торговавший в те времена с индейцами и прославившийся среди горожан своей физической выносливостью – однажды он за один день прошел сто с лишним километров, – приобрел в 1830 году два участка на Ласалль-стрит за 66 долларов, а в 1836 году продал их за 80 тысяч долларов. В 1835 году он вместе с компаньонами купил 32 гектара земли в пригороде Чикаго за 5 тысяч долларов, а всего три месяца спустя продал половину за 80 тысяч долларов.
Вильям Огден, молодой адвокат, уроженец Нью-Йорка, бывший одно время членом законодательного собрания штата, прибыл в Чикаго весной 1835 года с целью осмотра земель, приобретенных его клиентом за 100 тысяч долларов. Оказалось, что большая часть этой территории находится глубоко под водой, а оставшиеся земли сильно заболочены. «Вас здорово надули, – писал он покупателю. – Участок этого не стоит, и вряд ли цена достигнет этого уровня в ближайшие несколько десятков лет». Тем не менее, он осмотрел весь участок и составил план местности, а уже через три месяца местные спекулянты, которых он вначале посчитал сумасшедшими, выкупили треть этой территории за те же деньги, которые его клиент заплатил за весь участок. К этому времени сам Огден уже настолько проникся верой в блестящее будущее северо-западной окраины Штатов, что, не мешкая, свернул свой бизнес на Восточном побережье и перебрался в Чикаго, став впоследствии его мэром. На протяжении многих лет он был главным предпринимателем на рынке недвижимости и достиг в этом деле огромных успехов.
8
В Чикаго еще не схлынул земельный бум, когда 4 марта 1837 года законодательное собрание штата Иллинойс приняло решение о придании Чикаго статуса крупного города и определило его общую площадь около 5 квадратных километров. На первых выборах, прошедших 2 мая того же года, Огден был избран первым чикагским мэром, собрав вдвое больше голосов, чем его соперник Джон Кинзи, сын «отца Чикаго». Перепись, проведенная полгода спустя, показала, что в городе проживало 4170 жителей, имелось пятьсот строений – включая здание суда, тюрьму и пожарную часть, около 400 жилых домов, порядка 80 складских помещений и магазинов, десять пивных и пять церквей. В городе выходило две газеты – «Демократ», который с 26 ноября 1833 года издавал Джон Кэлхаун, и «Американец», основанный Т.О. Дэвисом 8 июня 1835 года. В одном из своих первых номеров «Американец» опубликовал следующее любопытное объявление:
«В субботу 8-го числа моя супруга, Мэри Бамли, безо всякой причины и ничего не сказав покинула мой дом и постель. Полагаю, она сбежала к некоему Хузьеру, который, похоже, знает ее ближе, чем я раньше думал. Готов щедро вознаградить обоих, если они останутся вдвоем навеки.
Джекоб Рихтер
Чикаго, 8 августа 1835 года».
К моменту, когда Чикаго получил статус города, большая часть деловых зданий и дома самых влиятельных семейств располагались на Лэйк– и Уотер-стрит, между Стейт– и Франклин-стрит, к северу и югу от реки. Андреас писал, что город лежал в болотистой низине и, на взгляд приезжих, представлял «весьма неуютное место не только для живых горожан, но и для усопших». Сами же жители – свидетели быстрого прогресса своего города уже в первые годы основания – верили, что через какие-нибудь десять – двадцать лет их удивительный Чикаго не только потеснит на индустриальной карте США такие города, как Сент-Луис и Цинциннати, но и станет на равных соперничать с Нью-Йорком и Филадельфией.
Однако паника в мире финансов и депрессия, охватившая страну весной 1837 года, вернула чикагцев из мира мечтаний в мир суровой реальности: 1 мая земельная лихорадка стала быстро угасать, а уже 1 июня наступил полный крах. И участки, за которые всего несколько месяцев назад яростно сражались биржевики, перестали покупать за любую цену, а те, кто успел приобрести землю, настолько разорились, что не могли оплатить даже публичное объявление о покупке. Обанкротился и весь штат Иллинойс, и лишь мэру Чикаго удалось защитить свой город от столь печальной участи. Он посчитал, что молодому городу не пристало начинать с отказа от своих обязательств, и не стал объявлять официальный мораторий на выплату долгов, громко воззвав к гражданской совести своих земляков: «Не дадим опорочить честь нашего юного города!» При поддержке банкиров и предпринимателей Огден провел через городской совет решение о выпуске в качестве средств оплаты подписных облигаций на сумму 5 тысяч долларов с однопроцентным ежемесячным доходом. Благодаря таким незаконно выпущенным денежным векселям, так называемым I.O.U.[6], которые принимались местными банками и магазинами в качестве средств оплаты, деловая жизнь в Чикаго хотя и затихла, но не пресеклась окончательно, а город укрепил свою репутацию.
Чтобы хоть как-то прокормиться, горожане были вынуждены завести сады и огороды, поскольку денег на покупку еды у них не осталось. И уже через год Чикаго превратился в один огромный огород – повсеместно возникли поля, засаженные капустой, картофелем, бобами, луком, горохом и кукурузой. В результате город получил от соседей еще одно прозвище – «город-огород». Но для большинства американцев он по-прежнему оставался «Грязной Дырой в Степи» и «Барачным городком».