У одного русского я научился выкладывать рюкзак изнутри фольгой, чтобы спокойно выносить кое-какие мелочи из магазинов, оборудованных электромагнитной системой предотвращения краж. Некоторые обманывают детекторы, бросая что-нибудь небольшое и ценное в металлическую банку с краской, которую берут тут же в магазине. Но рюкзак с фольгой гораздо вместительнее и не надо платить за ненужную краску.
Если установлены радиочастотные системы, фокус с фольгой не пройдет. Здесь расчет на слабую помехоустойчивость таких систем. Часто такие ворота в торговых центрах ставят друг напротив друга, при этом сбои в работе обеспечены. Тут все зависит от везения и актерского таланта. Если сможешь сделать вид, что сигнал тревоги тебя не касается никак, есть шанс, что охранник махнет рукой. Кроме того, и радиочастотные, и электромагнитные ворота имеют «мертвые зоны». Остается только вычислить их.
В крупных универмагах неплохо срабатывает старый трюк с чеком. Нужно просто найти оброненный кем-нибудь чек. Затем зайти в магазин, где он был выдан, и найти вещь, указанную в чеке. Походить с ней немного, чтобы охрана перестала на тебя глазеть, а потом вернуть «покупку» и получить за нее деньги. Номер проходит, только в больших магазинах. Номер проходит, только если цена в чеке не слишком большая. Номер проходит, только если ты ведешь себя правильно на кассе. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят.
Кто-то скажет, что это обычное воровство. Я называю это борьбой за выживание. Это — моя теперешняя жизнь.
Подумать только, а ведь еще год назад я был удачливым страховым агентом…
Миксер, купленный на распродаже, замолкает. В наступившей тишине слышно наше дыхание. Я выливаю льдистую зеленовато-желтую кашицу из украденных напитков в стакан, украденный в кафе. Не вынимая сигареты изо рта, Юрико отпивает из него. Как у нее это получается, я не знаю.
— Тебе не кажется, что надо бы позвонить по тому номеру? — спрашивает она.
Я снимаю грязный стакан с миксера и ставлю его в раковину. Там уже целая гора тарелок.
— Давай позвоним?
Я думаю, что надо будет в следующий раз позаимствовать в магазине средство для мытья посуды. Тратить на это живые деньги — безумное расточительство. Пока же просто пускаю воду и смотрю, как тугая мутная струя борется с засохшим на тарелке майонезом.
— Эй! Я с тобой разговариваю. Давай позвоним. Вдруг там какой-нибудь псих, который доводит людей до самоубийства? Давай выясним…
— Зачем? — Мне и правда непонятно, зачем куда-то звонить. Не думаю, что это как-то поможет Акихико. — Допустим, правда — они позвонили по этому номеру и после разговора покончили с собой… Ты что, тоже хочешь наложить на себя руки? Предположим, что все это действительно так… Звонок — петля. Звонок — вскрытые вены… Тебе это надо?
Она тушит сигарету в пепельнице из консервной банки и тут же достает следующую. Я делаю большой глоток из бутылки. Потом заглядываю в раковину, чтобы понаблюдать за борьбой холодной воды с засохшим майонезом. Последний отчаянно сопротивляется… Настоящий самурайский майонез.
— Не знаю, — говорит Юрико. — В самоубийстве я не вижу смысла… Как и в том, чтобы его не совершать. Если кто-то поможет мне найти смысл либо в том, либо в другом, я смогу сделать выбор. А пока мне все равно…
— Тогда зачем звонить? Если тебе все равно…
— Интересно ведь.
— Мне — нет.
Мы молчим. Дышать на кухне уже невозможно. Я открываю окно, и сизые клубы дыма, лениво переваливаясь через подоконник, выползают из кухни на улицу. Только сейчас я замечаю, как тихо стало по вечерам. Никакого «бумс-бумса». Оказывается, я неплохо умею убеждать людей.
— Ты мог бы просто помочь мне, — говорит Юрико у меня за спиной.
Я отвечаю:
— Кеплер каждое свое вычисление проверял ровно семьдесят раз, чтобы избежать случайной ошибки. А ты из двух случаев выводы делаешь. Ну, псих и псих. Подумаешь, эка невидаль… В этом городе каждый второй должен в психушке лечиться.
— Кто такой Кеплер?
— Немецкий ученый. Занимался математикой, астрономией, оптикой, физикой. Телескоп он придумал. И еще додумался до того, что на приливы и отливы влияет Луна.
— А-а-а… Значит, не хочешь звонить?
— Нет, не хочу. И тебе не советую.
— Ага, — говорит она, и я понимаю, что все мои советы могу засунуть себе в задницу.
Мне становится тревожно. Но как помешать ей сделать то, что она задумала, я не знаю. Единственный выход — быть рядом с ней все время. Вместе позвонить по этому номеру и послушать, что там скажут. И потом вместе наглотаться таблеток или еще что-нибудь в этом духе. Да. Отличный план…
— Послушай, — я подхожу вплотную к ней. — Очень тебя прошу, не делай этого…
— Значит, ты все-таки веришь, что звонки как-то связаны с…
— Нет, не верю. Но проверять ничего не хочу. И не хочу, чтобы ты этим занималась. Еще не хватало тебя из петли вынимать. Понимаю, звучит по-идиотски, но я боюсь тебя потерять. Кроме тебя, у меня никого не осталось… Если ты… Если с тобой что-нибудь случится, я окажусь по уши в дерьме…
— А сейчас ты не в дерьме? — тактично спрашивает она.
— То дерьмо будет куда дерьмовее, чем это, понимаешь?
— Ну и? Теперь я должна заботиться о тебе до конца своих дней? Вытирать тебе сопли только потому, что твоя женушка, как ее там, расхреначилась в лепешку?
Пощечина получается неожиданно сильной. Голова Юрико, мотнувшись, ударяется о висящий на стене шкафчик, внутри которого что-то падает. Что-то украденное или купленное на заработанные сомнительным способом деньги…
Несколько секунд мы удивленно смотрим друг на друга. Никто не ожидал такого поворота событий. Юрико приходит в себя быстрее:
— Долбаный псих!
Я молчу.
— Урод тупой!
Я молчу.
Она швыряет стакан с остатками «маргариты» на пол, отпихивает меня ладонями и спрыгивает с разделочного столика. По подбородку стекает струйка крови из разбитой нижней губы, а на лбу, ближе к правому виску, вспухает шишка. Все это — моя работа.
Входная дверь захлопывается с такой силой, что в настенном шкафчике снова падает что-то украденное. Может быть, коробка печенья, может быть, пластиковая бутылочка с соусом, может быть, упаковка пищевой пленки… Я стою посреди кухни и разглядываю осколки стакана и растекшуюся по линолеуму зеленовато-желтую лужицу «маргариты». Битое стекло и льдистая кашица весело поблескивают в свете флуоресцентной лампы. Им-то все по хрену…
Я наступаю босой ногой на бритвенно-острые осколки, которые с тихим хрустом ломаются и впиваются в кожу. Это — агрессия, направленная на самого себя. Я хочу почувствовать физическую боль, наказать себя за то, что, возможно, две минуты назад подписал смертный приговор Юрико. Я хочу наказать себя за то, что отпустил тогда беременную жену к ее родителям, даже не потрудившись проверить машину. За то, что не оказался под тем грузовиком вместо нее. За то, что продолжаю цепляться за жизнь, хотя мне не для чего жить. За то, что в глубине души я до сих пор верю в идиотское правило — не делай ничего плохого и будешь счастлив.
Я топчу осколки, словно хочу превратить их голой пяткой в стеклянную пыль. Я топчу свой страх за Юрико, свой стыд перед ней, свою злость на нее. Я топчу весь этот чертов год, наполненный пьянством, мелким воровством, унизительной работой, одиночеством, тупой болью в сердце, ненавистью и завистью к тем, кто еще не получил свое… Год, под завязку наполненный отборным дерьмом.
К тому моменту, когда я выдыхаюсь, на полу месиво из крошечных осколков стекла, растаявшего льда, коктейля и крови. Ступни жжет.
Я беру бутылку виски и ковыляю в комнату, оставляя за собой две кровавые дорожки.
Если кто-то подумал, что после этого припадка мне стало легче — он не угадал. Пусть попробует еще раз…