— Кто такой Кеплер?
— Немецкий ученый. Занимался математикой, астрономией, оптикой, физикой. Телескоп он придумал. И еще додумался до того, что на приливы и отливы влияет Луна.
— А-а-а… Значит, не хочешь звонить?
— Нет, не хочу. И тебе не советую.
— Ага, — говорит она, и я понимаю, что все мои советы могу засунуть себе в задницу.
Мне становится тревожно. Но как помешать ей сделать то, что она задумала, я не знаю. Единственный выход — быть рядом с ней все время. Вместе позвонить по этому номеру и послушать, что там скажут. И потом вместе наглотаться таблеток или еще что-нибудь в этом духе. Да. Отличный план…
— Послушай, — я подхожу вплотную к ней. — Очень тебя прошу, не делай этого…
— Значит, ты все-таки веришь, что звонки как-то связаны с…
— Нет, не верю. Но проверять ничего не хочу. И не хочу, чтобы ты этим занималась. Еще не хватало тебя из петли вынимать. Понимаю, звучит по-идиотски, но я боюсь тебя потерять. Кроме тебя, у меня никого не осталось… Если ты… Если с тобой что-нибудь случится, я окажусь по уши в дерьме…
— А сейчас ты не в дерьме? — тактично спрашивает она.
— То дерьмо будет куда дерьмовее, чем это, понимаешь?
— Ну и? Теперь я должна заботиться о тебе до конца своих дней? Вытирать тебе сопли только потому, что твоя женушка, как ее там, расхреначилась в лепешку?
Пощечина получается неожиданно сильной. Голова Юрико, мотнувшись, ударяется о висящий на стене шкафчик, внутри которого что-то падает. Что-то украденное или купленное на заработанные сомнительным способом деньги…
Несколько секунд мы удивленно смотрим друг на друга. Никто не ожидал такого поворота событий. Юрико приходит в себя быстрее:
— Долбаный псих!
Я молчу.
— Урод тупой!
Я молчу.
Она швыряет стакан с остатками «маргариты» на пол, отпихивает меня ладонями и спрыгивает с разделочного столика. По подбородку стекает струйка крови из разбитой нижней губы, а на лбу, ближе к правому виску, вспухает шишка. Все это — моя работа.
Входная дверь захлопывается с такой силой, что в настенном шкафчике снова падает что-то украденное. Может быть, коробка печенья, может быть, пластиковая бутылочка с соусом, может быть, упаковка пищевой пленки… Я стою посреди кухни и разглядываю осколки стакана и растекшуюся по линолеуму зеленовато-желтую лужицу «маргариты». Битое стекло и льдистая кашица весело поблескивают в свете флуоресцентной лампы. Им-то все по хрену…
Я наступаю босой ногой на бритвенно-острые осколки, которые с тихим хрустом ломаются и впиваются в кожу. Это — агрессия, направленная на самого себя. Я хочу почувствовать физическую боль, наказать себя за то, что, возможно, две минуты назад подписал смертный приговор Юрико. Я хочу наказать себя за то, что отпустил тогда беременную жену к ее родителям, даже не потрудившись проверить машину. За то, что не оказался под тем грузовиком вместо нее. За то, что продолжаю цепляться за жизнь, хотя мне не для чего жить. За то, что в глубине души я до сих пор верю в идиотское правило — не делай ничего плохого и будешь счастлив.
Я топчу осколки, словно хочу превратить их голой пяткой в стеклянную пыль. Я топчу свой страх за Юрико, свой стыд перед ней, свою злость на нее. Я топчу весь этот чертов год, наполненный пьянством, мелким воровством, унизительной работой, одиночеством, тупой болью в сердце, ненавистью и завистью к тем, кто еще не получил свое… Год, под завязку наполненный отборным дерьмом.
К тому моменту, когда я выдыхаюсь, на полу месиво из крошечных осколков стекла, растаявшего льда, коктейля и крови. Ступни жжет.
Я беру бутылку виски и ковыляю в комнату, оставляя за собой две кровавые дорожки.
Если кто-то подумал, что после этого припадка мне стало легче — он не угадал. Пусть попробует еще раз…
Три дня я валяюсь на кровати, безрезультатно пытаюсь дозвониться до Юрико, пью виски с аспирином, читаю книги и отстраненно наблюдаю за тем, как гниют мои ноги. Попытки вытащить осколки стекла, сидя в некоем подобии позы лотоса, не спасают — их слишком много, и они сидят слишком глубоко. Маленькие злобные зубастые невидимки. Я обрабатываю ноги дезинфицирующими средствами, кое-как накладываю повязки, но несмотря на все усилия, куда бы я ни хромал, за мной повсюду остаются красные отпечатки. На утро третьего дня к крови примешивается гной. Чтобы не расстраиваться, я стараюсь поменьше вставать с кровати.
И все равно, на третью ночь я не могу заснуть. Кажется, что мои ступни глодает целый выводок хищных зверьков. Не помогают ни виски, ни болеутоляющие «колеса». Я лежу в темноте и смотрю туда, где днем находится потолок.