Нездоровые подозрения подтверждаются у двери загаженной квартирки Тецуо. Я поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж и вижу, что убогая, разрисованная всякой хренью дверь опечатана полицией. Длинная ядовито-зеленая лента, перечеркивающая приоткрытую дверь крест накрест. На ленте напечатано, что ее навесила полиция Токио.
Конечно, обычное дело. Дом любого придурка, который уезжает в Америку вместе с женой, напропалую удовлетворяющей всех, кто ни пожелает, сразу же опечатывает полиция. Особенно, если придурок — обыкновенный наркоман-самоубийца, решивший подзаработать немного деньжат. Особенно, если этот наркоман имел несчастье лично встретиться с парнем, у которого напрочь сорвана крыша.
Обычное дело, думаю я, чувствуя, как внутренности сжимаются в скользкий холодный комок. Я оглядываюсь, прислушиваюсь, превращаю свои пять чувств в один универсальный локатор. Никаких тревожных отметок на его экране нет. Горизонт чист. Одновременно я не перестаю решать проблему выбора. Да, можно развернуться и уйти. Можно сорвать ленту и проникнуть в квартиру. Можно позвонить в полицию и узнать о том, что случилось с Тецуо и Кейко. У всех трех вариантов столько же минусов, сколько плюсов.
Но горизонт чист.
Я думаю, что на самом деле решение вообще принимается один раз в жизни. Быть говнюком, сующим везде свой нос или добропорядочным гражданином. Быть тем, кто рисует повешенных девочек, тем, кто заставляет их вешаться, или тем, кто осуждающе качает головой, наблюдая за обоими. Один раз в жизни решаешь, насколько дорога тебе твоя личная шкура. Один раз решаешь, кого ты больше любишь — добродетельного себя или себя — тупого урода, опровергающего всех и вся. Один раз решаешь, готов ли ты плюнуть в лицо каждому, кто скажет, что этот мир прекрасен. От такого однажды сделанного выбора ты и танцуешь всю оставшуюся жизнь. Ты можешь быть камикадзе, погибшим в первом боевом вылете, а можешь стать камикадзе, вернувшимся с войны. Только не надо уверять самого себя, что все решишь, сидя за штурвалом самолета.
Возможно, ты сделал единственный выбор, впервые заорав на большой мир. Так я думаю. Кто-то скажет, что я не прав. И я спрошу: а ты хочешь вернуться живым с войны?
Я срываю ленту и вхожу в квартиру. Было бы глупо залезть по уши в дерьмо и стараться не испортить прическу. Жизнь — вовсе не постоянная проблема выбора. Жизнь — проблема постоянного следования однажды сделанному выбору.
Мне приходится зажать нос и рот подолом рубахи. Не столько чтобы приглушить отвратительную вонь, сколько чтобы не сблевать от увиденного — обведенных мелом контуров двух тел с огромными полузатертыми пятнами крови на тех местах, где должны быть животы. Для полноты ощущений — тяжелый запах крови, запах грязного белья, гниющей пищи, травки, скисшего пива и дешевых женских духов. В комнате все перевернуто вверх дном. На полу материки одежды — носков, футболок, юбок, колготок, женских трусиков, джинсов; островки — лекарств, шприцев, цилиндриков губной помады, тампонов; высыхающие озерца — свернувшейся крови.
Вот тебе и Лас-Вегас, Тецуо… Вот тебе и город, в котором никому на фиг не нужны часы. С приездом, братан…
Судя по всему, это случилось не так давно. Я, конечно, не специалист, но вряд ли с момента смерти парочки прошло больше пяти часов. А то и меньше… Кто-то побывал здесь, опередив меня совсем ненамного; кто-то ловко поорудовал ножом и сделал наконец то, что никак не удавалось самому Тецуо; кто-то перевернул вверх дном комнату. Кто этот «кто-то», что он искал и зачем убил веселую семью Куроки? Количество версий стремится к бесконечности.
У человека в складках тканей, выстилающих пищевод, желудок, кишечник, имеется комплекс нервных клеток. Этот центр, который называют «вторым мозгом», управляет деятельностью внутренних органов. Причем действует автономно, независимо от башки. Как и головной, этот мозг имеет те же клетки, ответственные за иммунитет, такую же защиту, те же серотонин, допамин, глютамат, те же белки-нейропептиды. Короче, самый настоящий, пусть и примитивный мозг болтается у нас в кишках. Лично я называю его жабой.