— Вот как? — Старик бросил на меня косой взгляд.
— Доктор Суричай тоже был там.
Викорн кашлянул, не сводя с меня глаз.
— Фатима хочет сделать с миром то же, что мир сделал с ней. Вопрос не в том, чтобы убить Уоррена — не он сотворил этот мир. Понимаешь? Теперь, когда она контролирует Уоррена, она контролирует всех. Меня пригласили, и я побежал слушать, как она поет. Уоррен позвал — упрашивал чуть не на коленях, потому что так захотела Фатима.
— Весь этот сыр-бор только для того, чтобы затащить вас в джаз-клуб, где она поет «Прощай, черный дрозд»?
— Ты бы понял, если бы не был таким безобразно святым. У нее первый раз в жизни появилась возможность подняться выше других, она верховодит миром. Она — императрица, люди спешат выполнить любую ее прихоть. Ей доставило огромное удовольствие видеть, как я прискакал по ее команде.
Викорн подался вперед и повернул револьвер так, что рукоятка смотрела в мою сторону, а ствол — в его.
— Убей меня, если хватит духу. У тебя есть право — моя вина в том, что погиб твой напарник.
Я обернулся на мягкие шаги. У этой молодой женщины черные волосы были коротко острижены, почти под мальчика, в каждом ухе по три серьги. Она носила джинсы и черный топик на завязках, который не скрывал изящной татуировки — цветка хризантемы над правой грудью. Сначала я решил, что это одна из его дочерей, но потом вспомнил слух, что такая татуировка есть у Да — четвертой mia noi, младшей жены полковника. Она скользнула взглядом по гигантскому револьверу, поклонилась мне и, отметив степень опьянения мужа, презрительно фыркнула и довольно резко спросила, что нам подать — чай или спиртное. А если ничего не надо, она бы хотела, чтобы шофер Викорна отвез ее в город, где у нее назначена встреча с подружкой. Полковник раздраженно разрешил ей воспользоваться машиной и водителем, и мы проводили ее взглядом, пока она шлепала босыми ногами к двери. Полковник сделал неопределенный жест рукой.
— Ошибка. Я динозавр, Сончай. Проглядел, как изменилась наша страна. В прежние времена, когда брали в дом mia noi, все, что требовалось, — кормить ее и ее семью и подарить ей одного-двух детей. А теперь, — он покачал головой, — ей требуется самосовершенствование: я плачу за уроки у парикмахера, стилиста, за бесконечные занятия аэробикой и новейшие интернет-программы. Заявляет, что дома сходит с ума от скуки и намерена завести свое интернет-кафе. Такое впечатление, что ей вовсе не хочется иметь детей. Говорит, что мы заключили с ней сделку, своего рода договор: она отдает мне свое тело всякий раз, когда у меня хватает на это сил, она остается мне верной, а я взамен финансирую ее. Эта женщина — живое слияние Востока и Запада.
— Сделка не из худших.
— Понимаю. Но куда подевалась романтика? Она меня даже не боится. Видел, как она посмотрела на револьвер? Словно хотела сказать: «Старикан опять играет в свои игрушки». А вчера заявила: «Будешь вечером заниматься со мной сексом, или мне можно посмотреть футбол?» С каких это пор наши женщины помешались на футболе?
— Уже давно. Могу засвидетельствовать, что многие из них предпочитают футбол сексу.
— Она самая честолюбивая и наименее довольная из всех моих жен. Неужели эмансипация — это когда женщина испытывает постоянное чувство неудовлетворенности? Что это за мир? Мне что-то не хочется больше в нем маяться. Так ты отправишь меня в следующую инкарнацию или нет?
Когда я потянулся за револьвером, Викорн напрягся, но не двинулся с места. Я проверил барабан — патроны были на месте. Выходит, он не шутил, всерьез хотел, чтобы я его убил.
— Решил, что я валяю дурака?
— Нет. — Я защелкнул ствол и положил револьвер на место. — Но есть по крайней мере один человек, который усомнится, что оружие было заряжено, когда я стану рассказывать эту историю.
— А откуда тебе знать, что патроны не холостые? Ты, дружок, слишком много времени провел с агентом ФБР и сам стал мыслить по-американски. Честь есть честь.
Он зажал револьвер в трясущихся руках и нажал на спуск. Пуля проделала в окне дыру, на грохот со всех четырех сторон сбежались телохранители. Не выпуская оружия из рук, полковник мотнул головой, отсылая их обратно. И с громким стуком положил револьвер на стол. У меня в ушах все еще отдавалось эхо выстрела, на пробитой панели окна появилась трещина в виде молнии, на пол со звяканьем сыпались осколки. Не могу сказать почему, но этот случай только укрепил мою любовь к боссу.
— Не понимаю, с какой стати я построил дом в стиле белых. В юности я увлекался Западом. Зато теперь понимаю, как сильно мы обманулись. Взгляни на это идиотское окно! Какому придурку пришло в голову соорудить в тропиках стеклянную стену? Куда лучше маленькие окна со ставнями, высокие потолки, тиковые стены и минимум света — возникает ощущение пространства, где можно жить и дышать.