— Хочешь затянуться?
Я покачал головой.
— Плохо тебе, дорогой? Я бросилась сюда, как только полковник рассказал, что случилось. Что ты делал в том доме так поздно ночью? — Мать поежилась и накрыла ладонью мою руку, лежащую на простыне. — Хирург говорит, что ты поправишься. Он очень хороший человек. Самый длинный порез в Крунгтепе, но неглубокий — вот что он мне сказал. — Она с любовью посмотрела на меня, словно я был мальчишкой и, расшалившись, свалился с лестницы. — Чем тебе помочь? Ты что-нибудь хочешь?
Я посмотрел ей в глаза:
— Мама, меня напичкали лекарствами, я постоянно вижу сны, и у меня галлюцинации. Я хочу знать, кто был моим отцом.
Я задавал этот вопрос ровно девять раз — этот был десятым. И помнил предыдущие попытки так же четко, как запомню и эту, последнюю. Чтобы задать такой вопрос, требовались душевное мужество и определенный настрой. Нынешнее состояние после едва не удавшейся попытки разделаться со мной вполне подходило. Мать похлопала меня по руке.
— Слушай, как только тебя выпишут, давай проведем несколько дней у меня дома в Печабуне. Попьем пива, я приглашу знакомых, поиграем в хи-ло. Если хочешь, достану тебе немного ганжи. Понимаю, насколько на тебя подействовала смерть Пичая.
— Мама…
Новое похлопывание по руке.
— Мне надо собраться с силами. Это в самом деле так, дорогой.
Я вздохнул, удовлетворившись ее сочувственной улыбкой. По крайней мере мать приехала в больницу и собиралась на целую неделю остаться со мной в Бангкоке. Нонг закурила новую сигарету и рассказала мне о похоронах Пичая, которые прошли именно так, как я предполагал: вызывали полицию, чтобы разнять двух дерущихся торговцев яа-баа. Затем она ушла, я уснул, а когда проснулся, в палате находилась агент ФБР и пыталась открыть окно, чтобы вышел сигаретный дым.
— Пожалуйста, не надо, — попросил я. — Мне нравится аромат «Мальборо».
— Вы всегда говорите с матерью по-немецки? — спросила она.
— Нет, только иногда. Если хочется.
— Тайцы изучают немецкий?
— Мы с матерью учились этому языку у одного из наших знакомых, — улыбнулся я.
«Я хочу знать, кто был моим отцом».
Я до этих пор чуть ли не ежедневно задавался этим вопросом, хотя теперь мои навязчивые идеи прятались где-то в глубинах сознания. Я все еще приглядываюсь к белым американцам, которые, как мне кажется, подходят на роль моего отца, но больше не страдаю юношеским фанатизмом. На тринадцатом году своей жизни я ободрал в нашей хибаре угол и месяц за месяцем заставлял мать наблюдать, как я переживаю: оклеивал стены старыми вырезками о вьетнамской войне. Неделю мне казалось, что мой отец с храбростью Супермена сражался в тоннелях Ку-Чи. Затем два месяца считал его летчиком, которого держали в плену в ханойском отеле «Хилтон», но потом узнал, что пилотов освободили уже после того, как я родился. Где он был во время новогоднего наступления? Не среди ли тех разочаровавшихся солдат, которые курили ганжу через стволы своих винтовок? Только в шестнадцать лет я понял, что, несмотря на отчаянные усилия моего неизвестного отца, Америка все же проиграла войну во Вьетнаме. Но к тому времени мой ум был в смятении. Отец, бесспорно, храбрый воин, но он был белым из далекой страны, которому дали приказ убивать таких же, как мать, ее отец и братья, смуглолицых людей (лишь через несколько лет я понял, что вьетнамская война была не расовой, а религиозной). И как быть с творимыми ими зверствами? Моя единственная поездка за рубеж без матери состоялась во Вьетнам. Целую неделю я искал отца в Ку-Чи, Дананге и в Музее военной истории в Хошимине. Мать видела мои муки. Иногда ее губы начинали подрагивать, словно готовились произнести его имя, но она так и не решилась это сделать. Что за страшную тайну хранила Нонг? Неужели отец служил в спецназе и был одним из палачей?
Глава 22
У агента ФБР была отличная фигура, белокурые волосы, кожа — кровь с молоком, и от нее приятно пахло хорошим мылом. Никаких вам парижских духов. Она сообщила мне свое имя — Кимберли Джонс. Я решил, что ей около двадцати восьми лет и она неуверенный в себе человек. Немного сухопарая. Скорее всего из-за усиленной физподготовки.
Я лежал в больнице, какую раньше ни разу не видывал: отдельная палата была похожа на номер в пятизвездочном отеле. За окнами пальмы, банановые деревья, орхидеи, бугенвиллеи, гибискусы и непрестанное шипение автоматической системы поливки. Когда я наконец пришел в сознание, агент ФБР снова была рядом. Сказала:
— С возвращением. Вы потеряли много крови, мы подоспели как раз вовремя.
По тому, как она взбивала постель и время от времени щупала мне пульс, я решил, что она могла бы работать медсестрой.
Когда я в следующий раз поднялся из глубин забвения, где встречался с моим братом, то стул у моей кровати был занят не агентом ФБР, возле кровати сидел полковник.
— Отделался небольшой царапиной? Видно, Будда очень тебя любит.
— Как я выгляжу? — Я побоялся задать этот вопрос агенту Джонс.
— Без носа-то? Так тебе больше идет. — И на мой удивленный взгляд полковник быстро добавил: — Шучу, шучу. — Наклонился и доверительно спросил: — Объясни, обещаю, что никому не скажу, зачем ты убил пожилую даму? Она на тебя напала?
Я откинулся на подушки и снова впал в забытье — и как раз вовремя, чтобы рассказать Пичаю, какой вопрос мне задал наш командир.
Похоже, мать успела повстречаться с полковником в коридоре. Ее глаза поблескивали, когда она пододвигала стул.
— Очаровательный человек. И наверное, очень богат.
— Очень, мама.
— Он пригласил меня на яхту. Так это правда — целый корабль с командой, капитаном, купальной площадкой и прочим?
— Пожалуйста, не соглашайся.
— Я не из-за себя; считаю, что тебе это будет полезно. Ты заслуживаешь повышения больше, чем любой другой коп в полиции. А как продвинуться, если нет связей? Он даже намекнул…
— Если мне предложат повышение таким образом, я откажусь.
Нонг похлопала меня по руке.
— Тогда не говори, что я ничего не пыталась сделать. Ты такой правильный, не представляю, откуда в тебе это.
— Ты-то прекрасно знаешь, от кого во мне это, ведь явно не от тебя. А вот я не знаю, откуда у меня это, потому что ты мне не рассказываешь.
Нонг нервно рассмеялась и снова потянулась за «Мальборо».
— Когда-нибудь расскажу, дорогой. Дай мне немного времени.
Глава 23
Как выборочно действует память! Заповедный остров в Андаманском море, закрытый для всех, кроме копов с роскошными яхтами. Девушек больше, чем я могу сосчитать, они то и дело ныряли с купальной площадки, и от этого их тела все время сияли капельками воды (девушки от всей души наслаждались плаванием). Мы с Пичаем держимся в стороне, нам не по себе. Нас осуждают: не брать взятки — само по себе плохо, а отказываться от дармового секса — это прямой бунт. Плавание состоялось вскоре после пресловутой расправы над торговцами яа-баа, это был корпоративный кутеж с целью укрепления общего духа на случай, если кто-то оробел. Полицейские накинулись на девчонок, и мы с Викорном и Пичаем остались одни пить пиво и смотреть на звезды. Мне показалось, что на яхте среди бархатно-черной ночи полковнику стало спокойно, и, наверное, мы с Пичаем ему нравились. Он включил «Полет валькирий» — единственное произведение западной музыки, которое знал. В ходе убаюкивающего разговора Пичай спросил его о том, о чем любой другой никогда бы не решился: