— Есть культуры, в основе которых чувство вины, есть культуры, в основе которых чувство стыда. Ваша культура — культура вины. Моя культура — культура стыда.
— Хотите сказать, что у вас в обычае тянуть волынку, пока не выяснится, вляпались вы или нет в очередное дерьмо?
— Неплохо сформулировано. Ведь машина могла оказаться на стоянке.
— Вряд ли. Ваш сержант успел загнать основную улику в нашем расследовании убийства.
— Это не его вина.
— Разумеется. Мы снова имеем дело с кармой? Или это дух дерева возвел тот замечательный причал и приказал сержанту машины стоимостью свыше тысячи долларов грузить на баржи, чтобы те их отвезли туда, где они обретут новое рождение, и не исключено, что в буддистский монастырь?
— Мне трудно вам объяснить, но это в самом деле хорошая система.
— Я слышала, вы были архатом, неподкупным полицейским?
— Я им и остался, только не следует забывать об относительности истины. В прежние времена между районами шли настоящие войны. Доходило до того, что полковники чуть ли не стреляли друг в друга. Казалось, единственный выход, чтобы каждый район имел собственный отстойник автомобилей.
— Постойте, давайте говорить прямо. Если в городе всего один отстойник, куда свозили автомобили со всего Бангкока, то все деньги от продажи машин и запчастей получал район, на территории которого он расположен?
— Да, и это было очень плохо. Происходили стычки, перестрелки, погибали люди. Доход от продажи машин очень высок, поэтому каждый хотел получить свою долю. Затем в полицейских низах произошла революция. Копы проголосовали за то, чтобы назначить ответственным за отстойник сержанта Сурию. Он приверженный буддист, почти архат, поэтому ему все доверяют. Он отдает доходы на благотворительность, а большую часть жертвует в фонд вдов и сирот погибших полицейских. Нам даже удалось построить новое крыло в Генеральном полицейском госпитале.
— «Нам»?
— Мы все гордимся достигнутым. Когда закончилось строительство причала, был устроен прием. Тот кран, что стоит на пирсе, стоит двадцать миллионов батов. Это просто другой подход к жизни, но я понимаю, что у западного человека подобное вызывает недоумение.
Джонс понимающе кивнула. Мне показалось, что моя страна сделала ее немного старше, но я об этом не жалел, поскольку увидел в ее голубых глазах проблеск понимания. А в уголках губ — маленькие морщинки тайской смешливости.
— А разве не проще было напрямую спросить у сержанта, стоит машина в отстойнике или нет? Скажете, что это не тайский способ делать дела? Вы ни в чем не в состоянии признаться, пока женщина-фаранг сама не дойдет до печальной истины? А как получается, что никто не обращается с жалобами? Исчезает дорогая машина, но владелец не пытается вернуть ее назад?
— Если владелец жив, мы предоставляем ему возможность выкупить машину.
— Выкупить?
— Разумеется, в течение определенного периода времени. Затем автомобиль признают ломом, что дает основание считать его собственностью государства.
— То есть полицейских?
Мы поднялись одновременно. Стало слишком жарко, чтобы продолжать спор.
— А кого же еще?
В кабинете было пусто. Из окна мы видели, как Сурия умело завел один из «БМВ» на причал, поставил на платформу и опустил стрелу крана. Теперь все было готово, чтобы поднять автомобиль в воздух. От противоположного берега отвалила стальная баржа, повернула против течения и направилась к пирсу. Как только судно пришвартовалось к причалу, сержант привел в действие лебедку. Я вспомнил рассказы о первых опытах Сурии управления краном. Тогда в реке у причала утонуло не меньше трех машин. Кто бы поверил этому, глядя, с какой сноровкой он сейчас опустил «БМВ» в трюм. Сержант быстро развернул стрелу, готовясь погрузить вторую машину. Джонс с интересом наблюдала.
— Новый «БМВ» такой модели стоит не меньше тридцати тысяч долларов. Но в качестве товара секонд-хэнд пойдет тысяч за двадцать. Такие здесь цены? Следовательно, за десять минут работы, которую мы наблюдаем, фонд вдов и сирот полицейских пополнился на сорок тысяч зеленых. Недурно. Он ведет бухгалтерский учет?
— О нет!
— Но его могут обвинить в мошенничестве!
— Он нас не обманывает.
На удивление, Джонс тут же согласилась:
— Вероятно, не обманывает, — и добавила: — Вернемся в город, Сончай. Моя образовательная кривая сегодня утром взлетела круче обычного.
Когда я прибыл в участок, приемная была полна разношерстной публики. Первыми в очереди сидели три монаха, затем несколько нищих, торговка наркотиками, девчушка лет четырнадцати, выглядевшая среди этого убожества немыслимо юной и яркой, и более полусотни мужчин и женщин разного возраста в одежде, ненамного лучше лохмотьев. Каждый пришел со своей проблемой и терпеливо ждал. Я спросил у конторки про Адама Феррала. Оказалось, что о нем никто не слышал. А сержанта Руамсантиа вскоре после моего ухода срочно вызвали на дорожно-транспортное происшествие, и он до сих пор не возвращался. Я сверился с часами — Руамсантиа посадил американца в яму более десяти часов назад.
Яма — это именно то, о чем говорится: круглое углубление позади полицейского участка. Ее когда-то вырыли для сантехнических нужд или иных строительных целей, но потом забраковали. А Руамсантиа устроил в ней открывающийся люк и залил дно цементом. Тот, кто находился в яме, полностью зависел от небольшого количества воздуха, проникавшего через кое-как сделанное вентиляционное отверстие. Мне потребовалось несколько минут, чтобы обнаружить ключ от люка и, воспользовавшись помощью коллег, вытащить парня наружу. Я с облегчением обнаружил, что Адам Феррал мог держаться на ногах. Но только тот, кто теперь обитал в его теле, был уже не Адамом Ферралом. Он сделал несколько неверных шагов, я обнял его за плечи, проводил в здание и вывел в приемную зону. Но там, прежде чем я успел его поддержать и усадить на свободный стул, он налетел на конторку, затем на монахов. И внезапно громко разрыдался. А я не нашел ничего лучшего, как похлопывать его по спине и ждать. Лишь немногие из сидевших в приемной посмотрели в нашу сторону и тут же отвернулись, словно не происходило ничего необычного. В конце концов, это же Восьмой район. Через десять минут рыдания утихли. Феррал потянул за булавку, вытащил из брови и подал мне.
— Не стоило этого делать, — пробормотал я.
— Я делаю это не для вас и не для сержанта. — Голос американца стал на удивление сильным и твердым и, насколько я помнил, совершенно не напоминал тот голос, которым он говорил утром. — Пока я сидел в вашей чертовой яме, я пообещал Христу, Господу, Кришне, Магомету, Зевсу, Будде и всем, кто готов был меня слушать, что если выберусь оттуда в своем уме, то избавлюсь от всего этого. Мой старик ненавидит эти штуковины, называет уродством. А я его мучил целых два года. Но гвоздик в носу я все-таки оставлю.
— Вам удалось вступить в контакт с целым сонмом божеств.
— Не только вступить в контакт. Я разговаривал с ними все эти десять долбаных часов. Они мне здорово помогли. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил я.
— Вы сами-то бывали в таких ситуациях?
— Бывал.
Феррал похлопал меня по руке.
— Будда — потрясающая личность. Бесподобное чувство юмора. Он развлекал вас своими шутками?
— Боюсь, я с ним не настолько близок.
Американец покачал головой:
— Раздавили меня. Буквально раздавили. Спасибо за опыт.
— Буду с нетерпением ждать рассказа обо всем в Интернете.
Феррал отшатнулся от меня так, словно я совершил святотатство. Поднялся на ноги и, шатаясь, побрел на улицу. Булавка осталась в моей ладони. Я смотрел ему вслед не без чувства зависти. Почти за два десятилетия медитации Будда не осчастливил меня ни одной своей шуткой. Остается лишь надеяться, что впереди для смеха целая вечность.
Возвратившись домой, я включил Пайсита. Ведущий пригласил в студию свою любимую женщину-профессора. Она отвечала на типичный вопрос слушателя: как профессия проституток влияет на их психическое состояние и какие из них получаются жены для тех белых, которые вступают с ними в брак?