— Вы с ним знакомы?
Это был первый вопрос, который как будто озадачил Суричая.
— С ним? С морским пехотинцем? Скажете тоже! Я общался с ним больше, чем с пациентом.
Я удивленно изогнул бровь.
— Если он не учил меня в моем кабинете, то звонил по телефону. Я сделал глупость, дал ему номер мобильного. В результате меня поднимали среди ночи, словно я участковый врач.
— Это вам показалось необычным?
— Мне показалась необычной его напористость. Перфекционист. Иногда мне чудилось, что он вовсе не похож на военного, но затем я думал: да, вот таким и должен быть настоящий служака — вникать в каждую деталь и ничего не упускать из виду. Он обладал вкусом. Господи, настоящим вкусом. Буквально придумал ее сам и в итоге получил превосходный продукт. Не остается сомнений: Фатима — мое лучшее творение.
— И одновременно его творение?
— Безусловно. Он все искал в Интернете, у него превосходное программное обеспечение к его чертову компьютеру. Он находил такие вещи, о которых я почти не слышал. Выучил медицинскую латынь и досконально познакомился с кожной инверсионной технологией, о которой я вам недавно рассказывал. И с технологией изменения голоса тоже.
— Голоса?
— Это настоящая проблема. С половыми органами дело обстоит намного проще. Они почти ничем не отличаются от половых органов других млекопитающих. Это самые древние части тела с тех времен, как Господу было угодно разделить мир на мужской и женский. Мы достаточно о них знаем. И они редко изменяются в угоду социальным причинам. Голос — совершенно иной феномен. Я не психиатр, но, если хотите знать мое мнение: голос гораздо важнее для установления индивидуальности, чем то, что находится между ног. Я могу изменить ваш пол, но это вас не удовлетворит, если вы будете говорить мужским басом всякий раз, как откроете рот. Адамово яблоко можно удалить. В случае с Фатимой потребовалась небольшая операция — незначительное рассечение передней гортани.
Суричай показал на свое адамово яблоко, а затем переместил палец на четверть дюйма вниз.
— У нее получилось очень натурально. Шрам остался совсем крохотный. Сначала она маскировала его бусами, но когда он зажил, то стал похож на естественную складку. Люди не поймут, что это такое, даже если заметят. Но это не имеет отношения к голосу — обычная косметическая операция передней гортани. Чтобы изменить голос, требуется терапия в сочетании с довольно хитрой технологией, которую называют «непрямая крикотиреоидная аппроксимация». Ее суть в том, что подтягивают голосовые связки и тем самым повышают тембр голоса. — Доктор Суричай помолчал, изучая мою шею. — Это заблуждение, что женский голос, чтобы звучать по-женски, должен непременно быть выше мужского. Некоторые женщины говорят весьма обворожительными низкими голосами. Признак пола в голосе — это то, что заложено в нас с самого раннего возраста, миллион подсознательных нюансов, основанных на приобретенном опыте. Голос гораздо информативнее, чем гениталии, сообщает окружающим, кто мы и кем являемся. Ваш, например, приспособился к вашей профессии детектива. Он звучит вежливо, но твердо, вы способны устрашать, не повышая тона. Научить человека говорить голосом представителя противоположного пола, но так, чтобы он звучал не фальшиво, не как у гомика, — чрезвычайно сложная задача. Но к счастью, это дело не хирурга.
— Фатима говорит абсолютно как женщина. В ее голосе нет ничего мужского.
— Вы правы. И в этом тоже заслуга Брэдли. Честно говоря, для хирурга он был настоящим геморроем. В конце концов получил те самые груди, которые хотел, но это стоило двадцати часов споров — он рисовал схемы, слал электронные письма с детальным описанием сосков. Можете себе представить? Чтобы добиться хорошего результата с грудью, нужно следовать линии фигуры, и человек должен обладать художественным чутьем. Брэдли считал, что он один разбирается в законах красоты, а я всего лишь получивший признание мясник. Играл у меня на нервах, хотя должен заметить: он знал, о чем говорил. Но с голосом все обстояло иначе. Он вложил в это дело много труда: пользовался магнитофоном, направил к терапевту после того, как мы слегка подтянули ей голосовые связки. Видимо, там она научилась так хорошо говорить по-английски — терапевт был американцем. То ли этот терапевт, то ли Брэдли, то ли они оба великолепно чувствовали обертон, присущий женскому голосу, и сумели привить его Фатиме. В этом ее настоящая тайна, которую не понимают окружающие. Они обращают внимание на ее длинные ноги, совершенную грудь, лицо, как на картинах Модильяни, но на африканский манер, однако не сознают, что ее женственность проявляется в полной силе, лишь когда она открывает рот. Голос — тот самый спусковой крючок, тот усиливающий фактор, который сообщает: «Я — подлинная женщина». Я до сих пор прихожу в волнение, когда она начинает говорить с присущими ей негроидными обертонами, но очень по-женски.
— Доктор, подумайте, пожалуйста, над таким вопросом: вам не показалось, что, кроме Брэдли, был кто-то еще, кто участвовал в создании образа Фатимы?
Суричай нахмурился, склонив голову набок, и посмотрел на меня.
— Такое возможно? Мне не приходило в голову. Хотя иногда меня удивляло, откуда у морского пехотинца столько идей. Иногда он рассуждал не как военный, а как торговец произведениями искусства.
— Есть какие-нибудь соображения, откуда взялось имя Фатима?
— Так случилось, что я присутствовал при выборе имени. «Как ты хочешь, чтобы тебя называли, дорогая?» — спросил ее Брэдли. «Фатима, дочь Пророка», — ответила она и, как вы можете догадаться, весьма поразила нас обоих. Она, как жительница области Карен, испытала на себе влияние миссионеров: как мусульман, так и христиан. «Ты уверена?» — спросил ее Брэдли. Фатима кивнула. Это единственное, на чем она категорически настаивала.
Врач встал, оказавшись неожиданно маленького роста — не больше пяти футов шести дюймов. Пока сидел, он источал силу и властность с легким налетом модной небрежности. А когда поднялся, я увидел, что Суричай — обыкновенный коротышка, который пыжится что-то доказать другим.
— Посмотрите, если сочтете важным, я распечатаю копии.
Он подошел к компьютеру в другом углу комнаты. Рядом с системным блоком на столе стоял плоский двадцатидюймовый монитор, на котором я заметил изображение пениса. Суричай щелкнул мышью, поводил курсором и вызвал файл под именем «Фатима». Мелькнули иллюстрации половых органов, адамова яблока, затем возникла женская грудь.
— Вот о чем я говорил. — Врач кивнул в сторону компьютера.
Кто-то воспользовался программой для определения контуров груди на фоне сетки перекрещивающихся зеленых линий, которые, судя по всему, изображали фигуру.
— Это рисунок груди под номером семьдесят шесть. Я не шучу. Он нумеровал их и присылал по электронной почте. Это большие графические файлы, которые поступали в сжатом виде и потом разворачивались. Вы видите всего лишь схему, но если щелкнуть на соске, получим мельчайшие детали.
Картинка изменилась и стала похожа на разрушенную башню древнего монумента. Все размеры можно было установить в отношении к зеленой масштабной сетке.
— Он даже определил желаемую величину соска — его длину и радиус околососкового кружка.
Теперь весь экран занимал сосок и черный околососковый кружок.
— Что мне в нем нравилось, так это то, что он не смущался своей черной кожи. Гордился африканскими корнями.
— Вам нравилось только это?
Врач пожал плечами:
— Как вы догадываетесь, я в своей практике встречаюсь с разными типами. Пылкий влюбленный — обычный случай. Реже попадаются такие умные и настойчивые люди, как Брэдли. Чего я не способен понять: как непрофессионал мог с таким хладнокровием обсуждать детали операции. Хирург обязан хранить хладнокровие. Но если бы речь шла о моей возлюбленной или близком человеке, меня бы не занимала до такой степени эстетическая сторона дела. Я бы полагался на врачей — только бы сформировали человеку принадлежность к желаемому полу и избавили от психологических мук. В конце концов, операция направлена именно на это. А теперь взгляните.