— Мистер Уоррен, с вами пришел повидаться детектив Джитпличип. — Она улыбнулась с видом опытного секретаря и объяснила мне на тайском: — Он в хранилище. Через минуту будет здесь. Пока что-нибудь выпьешь — зеленый чай, кока-колу, виски, пиво?
Я помотал головой. Несколько долгих секунд мы неотрывно смотрели друг на друга, затем отвели глаза. Я чувствовал себя не в своей тарелке — не мог понять смысла нашей встречи, этого утра, этого дня. Улучив минуту, попытался украдкой медитировать, стараясь проникнуть в происходящее, но не сумел разгадать ни Фатиму, ни кхмера. Все казалось неправильным, неестественным. Я подумал: может быть, кхмер играет роль ее тюремщика? Может быть, Уоррен обладает уликой и способен доказать, что она убила Брэдли, и это наряду с кхмером-телохранителем держит Фатиму в узде до той поры, когда ее используют, как запланировано с самого начала? Это была любимая теория Кимберли — ей соответствовали факты, но не дух ситуации. Однако у агента ФБР не хватало терпения разбираться в атмосфере. Она считала, что меня сдали и Уоррен расправится со мной с разрешения Викорна. Я вывел ее из себя своим равнодушием к подобной возможности. Положив трубку, помедитировал с косячком и лег в постель. Во сне мне явился Пичай, он улыбался и весь светился.
Уоррен вошел в дверь в глубине магазина. За ним следовал второй кхмер с «узи». На американце был пестрый золотистый галстук, кремовый кашемировый джемпер, синий, необыкновенно тонкий шерстяной спортивный пиджак, серовато-зеленые брюки от Зеньи и такие красивые мокасины от «Бейкер-Бенджиса», что я даже отвел взгляд. Он переложил сигарету в нефритовом мундштуке в левую руку, чтобы иметь возможность обменяться со мной рукопожатием. Зеленые глаза встретились с моими. Как обычно, я не сумел проникнуть в его мысли. Защита Уоррена была непробиваема для магии третьего мира. Но сегодня его лицо выглядело слегка помятым, и под правой скулой осталась невыбритая полоска. Приблизившись, я узнал его одеколон — от ювелира Джоэля Розенталя, который в доме № 14 по улице Кастильон в Париже торговал косметикой собственного изготовления. Я подумал, нет ли в этом намека: ювелир превратился в парфюмера?
— Рад, что вы нашли возможность прийти, — начал Уоррен с присущим ему обаянием и почти заставил меня поверить, будто он доволен нашей встречей. Я лишь кивнул в ответ, ожидая, что последует дальше. Разумеется, он все прекрасно понимал и одними глазами, как-то устало моргнув, пригласил в глубь галереи, где на полке стояла нефритовая статуэтка всадника на коне. Снял ее с полки, поднес к свету, затем протянул мне. Обычное явление с нефритом: ощутить такую вещицу на ладони — это чувственный опыт; вес камня подчеркивает легкость художественного замысла. Я очень мало смыслю в драгоценных камнях, но внутренний голос вдохновил меня изложить свои наблюдения на весьма высокопарном английском.
— Эта вещь настолько пронизана светом, что кажется, вот-вот улетит, но когда берешь ее в руки, сознаешь ее земное происхождение, будто тяжесть, холод и тьма земли заключены у нее внутри, однако это не помеха выразить с магической силой воздушность духовного мира.
Обычно я ни на что подобное не отваживаюсь и теперь подумал, не перегнул ли я палку и не зашел ли слишком далеко. Но Уоррен пребывал в необычном настроении, и моя вызывающе вычурная речь, в силу того что ее вдохновил сам Будда, наконец пробила его защиту. Я на секунду вывел его из себя. Уоррен враждебно посмотрел на меня, как человек, которого поймали за руку, но тотчас опомнился, мягко коснулся моего локтя (мне показалось, я почувствовал, как его передернуло) и отобрал статуэтку.
— Она была у Брэдли, морпех должен был сделать с нее копию, — объяснил он. — Я послал за ней человека, так как имел на это право. Ведь статуэтка принадлежит мне. Но оказалось, что послал не того, кого следовало. Однако не забывайте, Билла совсем недавно убили, и я не представлял, что можно ждать в его доме. Поэтому направил человека, который умеет давать отпор. Прошу прощения за то, что вас ранили. Если будут осложнения, я найду в Штатах врача, который о вас позаботится. — Он говорил, заглядывая мне в глаза. Я ощущал в нем глубокую неудовлетворенность и, если бы не знал, в чем дело, подумал бы, что это призыв о помощи. Глаза у него слезились, Фатима и оба кхмера внимательно за нами наблюдали. — Фатима мне сказала, что вы с агентом ФБР приходили сюда на прошлой неделе, — продолжал Уоррен. Он вполне овладел собой и вернул статуэтку на место. — Поэтому я решил, что нам с вами следует поговорить, пока Бюро снова не вышло из-под контроля. Вы, вероятно, не подозреваете, какую вам приходится платить цену за успех других. Превращаетесь в легкую добычу для всякого мелкого чиновника, который видит в вас средство продвижения по службе. Я уже связался с нужными людьми в Вашингтоне и полагаю, что специальный агент Джонс недолго пробудет в королевстве.
Говоря это, он уверенно вел меня к витрине, защищенной с внутренней стороны металлическими жалюзи. Набрал на укрепленном на стене цифровом замке код, нажал на кнопку, и стальная защита поднялась. Словно разделась красивая женщина, поразив силой своей наготы. Старинный нефрит блеснул на свету, и я впервые, несомненно благодаря присутствию Уоррена, разглядел гениальность во многих оправленных в серебро и золото современных вещах.
— Это ваши идеи, — догадался я.
Увидев его дух, я сумел понять его искусство.
— «Идеи» — верное слово, — согласился американец. — Я больше не занимаюсь дизайном. У меня есть люди, которые это делают лучше меня. Но мастер не обязательно художник. Ему необходимо нечто такое, что исходит из ледяного сердца Вселенной. — Уоррен слегка улыбнулся и взял тяжелое нефритовое ожерелье на золотой цепочке. Нефрит был выточен в форме больших шаров диаметром три четверти дюйма. — Вещь семейства Хаттонов, — объяснил он обыденным голосом. — Побывала во многих переделках. Генри захватил ее с собой, когда бежал из Запретного города, затем продал Ку, та — своей подруге Эдде Чиано. У Эдды его купила бедолага Барбара, а в год своей смерти продала мне. Она настолько пристрастилась к наркотикам, что я мог бы приобрести украшение за доллар, но дал ей настоящую рыночную цену.
Фатима пересекла магазин и, явно привлеченная видом ожерелья, присоединилась к нам. Уоррен скосил на нее глаза, затем потянулся и снял с нее жемчуг. Он сделал это с большой ловкостью — мягким движением руки, украшавшей своими творениями королев и принцесс. Он ласкал жемчужины, будто ее тело, затем положил нитку на черный бархат в витрине и неожиданно подал нефритовое ожерелье мне. Оно оказалось тяжелым, как горсть миниатюрных пушечных ядер. Я надел его на шею Фатимы. Камни сверкнули и отразили наэлектризованные взгляды множества восхищавшихся ими людей. Я отступил немного назад, чтобы полюбоваться этим зрелищем: в ярком освещении ламп искрами переливались секс, деньги, паранойя и тысяча обоюдных обманов.
— Если честно, нефрит не твой камень, дорогая. — Уоррен достал портсигар, выбрал сигарету, вставил в мундштук, зажег, затянулся и отступил на шаг. Так он, должно быть, поступал с тысячью других женщин. Он снова сделался непроницаемым, и мне показалось, что Фатима на мгновение испытала страх. — Оно красиво, потому что все на тебе красиво. Но жемчуг тебе идет больше. Как вы считаете, детектив?
Я был вынужден согласиться. Мне нравится нефрит, но я еще не забыл потрясения от вида матовых жемчужин на шоколадной коже. И когда надел ей на шею другое ожерелье, понял, как не хватает того, прежнего. Эффект совершенно необычный, к нему невозможно привыкнуть. Отведите от объекта созерцания глаза, затем повернитесь снова, и у вас возникнет впечатление, что вы его видите в первый раз. Фатима счастливо улыбнулась, погладила нефритовое украшение и посмотрела Уоррену в глаза. Я заметил, как дрожала его рука, сжимавшая нефритовый мундштук.
— Хорошо, дорогая, — хрипло проговорил он. — Оно твое. Детектив, будьте свидетелем.