— Таиланд — буддистское общество, оно готово отстаивать интересы граждан и их права. Но богатые страны должны сознавать, что у нас не всегда достаточно средств, чтобы отвечать высоким стандартам в деле охраны закона, которые, если говорить откровенно, являются роскошью тех, кто первым подошел к индустриализации.
Помощник посла моргнула, но в следующую секунду все поняла.
— Могу я процитировать ваши слова?
— Разумеется.
Она кивнула Розену, а тот Нейпу. Джек достал шариковую ручку.
Теперь совещание было окончено. Все пришли в восторг от того, что местный коп так виртуозно владеет благородным искусством защиты собственной задницы. Нейп настоял на том, чтобы проводить меня до самых ворот.
— С ним разобралась та красотка, не так ли? Интересно, что от него осталось после того, как она сделала свое дело. Большой палец руки и пара коленных чашечек?
Я пристально посмотрел на него и подозвал мототакси. Дома скатал косячок и закурил. На мобильном телефоне высветилось время — было 12.56.
Глава 51
Ожидание дается тяжело только тем, кто подвержен обману времени. Травка в этом смысле, конечно, помогает. Шли недели. Джонс трижды звонила из Штатов, и каждый раз по воскресеньям. Одиночество для белых — иссушающий недуг. Рано или поздно агент ФБР поймет, что единственное лекарство от него — Таиланд. Ощущение, что я каким-то образом следую по стопам матери, тревожило, но я не поддавался. Предстояло еще многое сделать. Бар Нонг уже открылся, правда неофициально, но взял очень хороший старт. Надо было проверять счета, ходить на совещания и заказывать продукты. А потом мне позвонили.
Голос доктора Суричая звучал по телефону официально и строго — никаких врачебных ужимок и модного разнузданного тона. Так он, наверное, докладывал у директора госпиталя, когда обсуждался финансовый баланс. Он сказал очень немного, у меня сложилось впечатление, что, будь его воля, он вообще бы не стал звонить. По просьбе своего пациента он приглашал меня к себе домой: строение номер тридцать по улице Сукумвит, что совсем недалеко от торговых рядов «Эмпориум».
Это было скорее имение, а не дом, с автоматическими воротами и собственной охраной. В дополнение к охранникам дом окружало с полудюжины хорошо одетых китайцев, мрачных и настороженных. Когда я приблизился, один из них что-то гаркнул остальным. Как я решил, приказал на диалекте чиу-чоу не хвататься за топорщившееся под пиджаками оружие. Горничная провела меня внутрь и открыла дверь в большой салон, где я устроился на диване и стал ждать. Вошел Суричай в канареечно-желтом кардигане без рукавов и в свободных брюках. В руках он держал лист бумаги с тайским текстом и с изящной подписью на европейском языке. Я внимательно его прочитал и, не слишком удивившись, вернул, кивнув. Сложилось впечатление, что соперничающие стороны достигли чисто восточного соглашения, которое было бы невозможно на бедном на выбор Западе.
— Меня попросили, чтобы я позаботился о нем как о пациенте у себя на дому. Он явно не хотел оставаться на людях. Пришлось привезти из госпиталя множество всякого оборудования. А теперь по какой-то причине он пожелал встретиться с вами. Такого рода вещи способны вызвать кардинальные изменения личности. Он решил, что вы единственный в мире человек, способный его понять. Он что, ваш близкий друг?
Резкость Суричая раздражала меня, и я не потрудился ответить на его вопрос.
— Он заключил сделку с Фатимой?
— Заключили его приятели. Эти чиу-чоу, которые наводнили мой дом. Вы представить себе не можете, насколько средневековым может показаться образ мыслей китайцев. Совсем отсталые люди. И настолько же несовременно они решают сексуальные проблемы своего друга Уоррена — просто, но при этом очень радикально, я бы сказал, в духе Запретного города. Фатима поставила их в затруднительное положение. По их мнению, позволить ей убить своего человека — дурно, это означает, что у них не хватило власти его уберечь. Но если они попытаются его спасти, Фатима покажет фильм по Интернету и все равно расправится с ним. А еще, не исключено, развяжет руки своим кхмерам. Судя по подписи, это был компромисс, на который согласился даже Уоррен. В противном случае ему пришлось бы умереть. Фатима сдалась, после того как он перевел на ее имя больше половины своего состояния. Теперь она, должно быть, самая богатая женщина в Таиланде. И самый богатый транссексуал в мире. Придется пережить и это. Я прооперировал его только вчера, и он еще очень слаб, но, как я заметил, главное — это изменение личности. Он совершенно нестабилен психически. Впрочем, увидите сами. — Доктор Суричай помолчал. — Сразу после операции он испытал сильный шок, и мне пришлось накачать его транквилизаторами, иначе он бы скончался. Но даже после этого у него пару минут отсутствовали жизненные функции. — Врач внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, насколько я сознаю, о чем он говорит. Но я понятия не имел, на что он намекает.
На стенах необычно широкого для частного дома коридора я с удивлением увидел подлинные картины маслом, изображающие Крунгтеп XIX века. Мы повернули налево и вошли в позднюю пристройку — солярий из стали и стекла. Но виду на сад мешали длинные, до пола, шторы. Лицо на подушке было едва узнаваемым — не потому, что сильно изменились черты. Тот, кто теперь обитал в этом теле, почти ничем не напоминал прежнего владельца. Я, как познающий Восьмеричный путь, с интересом наблюдал трансформацию. Новая личность унаследовала старое тело и груду совершенно незнакомых ей воспоминаний, в которых еще предстояло разобраться. Более слабый духом не перенес бы нервного срыва, но этот человек казался только до крайности растерянным. Он слабым кивком пригласил меня сесть рядом.
— Добро пожаловать, дружок. — Это было сказано по-тайски. Я остолбенел: это был голос Пичая. Человек улыбнулся и продолжил по-английски: — Все в порядке. Просто я все еще в сумеречной зоне. Твой товарищ тебя приветствует. Он очень талантливый. Здорово, правда? — Внезапно у него из глаз хлынули слезы. — Здесь лежит самонадеянный глупец, попытавшийся трахнуть Восток. Детектив, ты знаешь, кто это сказал?
— Нет.
— Киплинг, поэт другой англосаксонской империи. Господи, избавь нас от слепоты, — продолжал он, плача. — Помилуй нас. — Он взял меня за руку. — Взгляни на мою жизнь. — Резкий взмах ладони.
Я только сейчас обратил внимание на расставленные в комнате сокровища. Здесь были всадник на коне на гипсовом цоколе и другие бесценные предметы из коллекции Уоррена, включая вывезенные из Запретного города нефритовые украшения. Я лишний раз убедился, что нефрит, куда бы его ни поместили, лучится как никакой другой камень. Уоррен — если его можно по-прежнему так называть — надавил правой рукой на выключатель, загудел электрический мотор. Шторы с торжественной медлительностью раздвинулись и открыли потрясающий вид на сад, где пышно цвели гибискусы, бугенвиллеи, рододендроны и раскинули воздушные корни удивительные деревья бодхи, где возле чаши для цветов стояла деревянная скамья, а клумбы так и взрывались яркими красками.
— Видишь?
Я подпрыгнул, потому что, воспользовавшись телом Уоррена, снова заговорил Пичай.
— Вот его душа: там, по другую сторону стекла. Внутри только камень. Таков твой фаранг.
— Он отсек мой член. Поэтому я совершила с ним то же самое, — теперь сквозь зубы шипела Фатима.
Кровь похолодела у меня в жилах, по спине прошел озноб, но человек на кровати не находил ничего странного в присутствии других гостей.
— Знаешь, что в самую последнюю очередь узнает вознамерившийся обмануть Восток фаранг? — спросил он голосом Уоррена. — Что сам с первой минуты обманулся. С самого начала. Вся штука в том, чтобы объявить об этом, когда уже слишком поздно. — Он схватил меня за руку. — У вас больше терпения, больше истории, больше хитрости, больше магии. Солнце восходит за двенадцать часов до того, как появится у нас. Как мы могли рассчитывать взять над вами верх?