Как видите, все складывалось не в пользу Ямми. Но пять минут назад положение изменилось. И случилось это в ходе моего героического визита в его камеру в Лард-Яо — нашей самой большой тюрьмы на девять тысяч заключенных, построенной японцами во время Второй мировой войны в качестве концентрационного лагеря.
Представьте долгую, изнуряющую зноем поездку в место посреди тропического края света. Но вот появление приятной густой растительности дает знать, что начитается территория огромного государства заключенных.
Постойте, почему здесь такая ужасная вонь? Ах вот в чем дело — здесь находится отстойник нечистот, куда загоняют непослушных заключенных и заставляют часами, а то и днями стоять по шею в зловонной жиже. Не хотел бы я в ней утонуть.
Ладно, зажмем нос и проявим немного терпения… И вот уже меня обыскивает краснолицый тюремщик и ведет в комнату для посетителей, где я сажусь на единственный деревянный стул. Затем появляется Ямми в наручниках и цепях на ногах — японец приятной наружности лет сорока пяти, с красиво редеющими волосами и выражением мрачной решимости на лице, как у истинного художника, который понимает, что настоящее искусство недоступно современной культуре.
Для него стул не полагается, поэтому он остается стоять. Я рад, что принес ему фантастически хорошую новость, и чувствую, что Будда мною доволен, раз я стал инструментом спасения этого человека. Теперь представьте мое смущение, когда, выслушав набросанный мною в общих чертах непреодолимо заманчивый бизнес-план Викорна, он ответил «нет».
— Но, Ямогато-сан, — заторопился я, — может, я недостаточно ясно выразился? Давайте поставим все точки над i. Пройдет несколько недолгих недель, и ваше дело поступит в суд. Не имеет значения, признаете вы свою вину или нет, против вас достаточно улик. Даже если бы их не было, полковник Викорн знает, как добиться обвинительного приговора. Вас приговорят к смертной казни, после чего вы проведете несколько лет в камере смертников. Вас изнасилуют белые, а тайцы сочтут несчастным изгоем и не позволят питаться свежими тараканами, таким образом, лишив единственного источника протеина. Скорее всего вы смертельно заболеете задолго до того, как вас привяжут к столу, готовя к последнему уколу…
— Прекратите! — прервал меня Ямми. — Вам не удастся меня запугать. Я решил покончить с собой. — Самурайским жестом он провел большим пальцем левой руки по низу живота. — Я уже раздобыл нож.
— Но, Ямогато-сан, — не отступал я, — разве я недостаточно ясно объяснил: вам ни к чему себя убивать. Я пришел, чтобы вытащить вас отсюда.
— Я не хочу отсюда выходить. К чему? Вам, тайцам, неизвестно понятие чести. Я так и так собирался совершить самоубийство, раз нет возможности снять художественный фильм. Если вы меня выпустите, то кем я буду?
— Хорошо оплачиваемым порнографом.
— Я не хочу быть треклятым порнографом. Я художник.
Изумленный, сбитый с толку, рассерженный и в то же время под впечатлением от услышанного, я достал мобильный телефон и стал названивать полковнику.
— Ну и пусть будет художником себе на здоровье, — ответил Викорн. — Он сможет использовать одновременно десять кинокамер, если ему так нравится. Снимать между минетами прилунение. Уставить свою дурацкую студию цветами и развесить на стенах офорты. Проявлять полную свободу художника, только бы хорошо показывал, как извергается сперма, и эта мура продавалась бы в Европе и Америке.
Я все это передал Ямми, и тот, хоть и продолжал сердиться, смотрел на меня со все большим интересом.
— Я подумаю.
— Вот вам мой мобильный телефон. — Я проявлял божественную выдержку. — Если любезно решите принять наше скромное предложение о сотрудничестве, пожалуйста, нажмите кнопку автодозвона, и вам ответит полковник Викорн.
В такси я позаимствовал мобильник у водителя и позвонил шефу. Тот поставил пять тысяч бат на то, что Ямми позвонит ему в течение пяти минут. Я поставил такую же сумму, утверждая, что успею добраться до полицейского участка, потому что Ямми — упрямый тип, японец суицидального склада характера, чья честь потребует не менее получаса, чтобы сложить оружие.