В тот день бабушка и дедушка Володи получили сразу две телеграммы, о том, что их старшая дочь лежит в больнице, в тяжелом состоянии, а старший сын в госпитале, в закрытой палате психоневрологического отделения. Обоих требовали срочно забрать.
Дедушка и бабушка выехали в один день. Бабушка привезла свою старшую дочь в фанерном гробу. Шея дочери была покрыта следами страшных укусов. Днем позже приехал дед (сын служил недалеко), привез старшего сына, живого, но со связанными за спиной руками. Колхозники с ужасом наблюдали за тем, как старый, изможденный председатель вел по улице своего сына, словно собаку, на поводке. Сын брел, глядя себе под ноги и повторял: бузур, бузур, бузур…
Дочь схоронили, сын прописался в психиатрической больнице. Жизнь вошла в прежнюю колею. Но покоя в душах стариков уже не было. И чем острее они ощущали страх за своих детей, тем неотвратимее становился рок, нависший над их семьей.
Проклятие проявилось снова спустя год. Один из сыновей, маленький Дум, едва тому исполнилось три года, пропал в степи. Он просто вышел за ограду, как это делал сотни раз на дню, и исчез. На поиски ребенка подняли даже солдат из стоявшего неподалеку военного хозяйства. Три дня селяне и солдаты прочесывали степь, безрезультатно.
Через две недели парторг колхоза, возвращаясь из райцентра, заметил странный силуэт у дороги, словно небольшой волк замер у трассы. Завидев автомобиль, волк метнулся в сторону и с большой скоростью припустил в сопку. Тут-то и понял парторг, что по склону бежит вовсе не волк, а существо, похожее на человека.
Парторг, в прошлом кадровый военный, свернул в степь и погнал машину вслед за странным существом, и успел заметить, что нечто юркнуло в старую волчью нору. Закупорив ее железным бидоном, что завалялся в багажнике, парторг поспешил в колхоз, обо всем доложил председателю. Вскоре кряжистые мужики, опытные волчатники, уже разбирали по кускам волчье логово, в самой глубине которого и обнаружили пропавшего председательского сына. Мальчик скалил зубы и вовсе не желал, чтобы его забирали домой. Лишь через неделю мальчик вспомнил, как его зовут. Но еще долго с большой охотой ел сырое мясо, и охотился на кур во дворе.
Выжив непостижимым образом в степи, дядя Дум будто навлек на себя неведомый простому сознанию гнев. Далее злой рок семьи преследовал только его. Но Дум оказался на редкость изворотливым. Он тонул, срывался со скал, падал с лошадей, попадал под машины, но продолжал жить.
К десяти годам он стал неплохим охотником. Как-то наловив петлями лисиц, основательно и умело выделав шкуры, он продал их и на вырученные деньги купил ружье, курковую двустволку. Ружье это он прятал в степи, в той самой норе, где его когда-то обнаружил парторг.
В степи дядя Дум мог пропадать неделями, причем как летом, так и зимой. Он будто не ощущал холода и жары. На сельских праздниках ему не было равных в борьбе и стрельбе из лука. Это при том, что ни борьбой, ни стрельбой он не занимался. Многие известные тренеры пытались заполучить его в ученики. Но к спорту у дяди был исключительно рабочий интерес. За победу на празднике в честь посевной давали барана, а за выступления на ковре - медали и грамоты. Ни медали, ни грамоты дядю не вдохновляли.
Когда наступил черед служить в Армии, Дума призвали в воздушно-десантные войска. Полгода от него не было вестей. А затем прилетело письмо, одно единственное за всю его службу. Дядя писал из Грузии, где проходил подготовку в учебном центре.
Отслужил Дум три года, побывал на Кубе, затем оказался в Афганистане. Сослуживцы-земляки позже рассказывали о зверином чутье дяди: только он мог выследить в горах хитрющего афганского кабана, когда в рационе солдат не хватало мяса, умудрялся находить общий язык с местными жителями из племени хазарейцев, и буквально носом чуял приближение врага.
Он вернулся поздно ночью, неслышно вошел в дом, повесил у двери вещмешок, достал из холодильника кусок замороженной говядины, аккуратно настрогал ее стружками и, макая строганину в соль, с наслаждением съел весь кусок.
Старики, лежа в кровати, прислушивались к звукам на кухне, пытаясь понять, а их ли это сын вернулся? Стараясь не шуметь, дядя снял с вешалки старый полушубок, вышел за дверь и ушел спать в степь. Так родители поняли, что с войны вернулся именно их сын.
… За дверью сарая что-то щелкнуло, и этот сухой звук выдернул Володю из воспоминаний. В проеме двери появилась угловатая фигура Барнака. За ним стояли двое парней с карабинами на перевес.
- Не замерз? – спросил Барнак, присел рядом на старый скрипучий стульчак и достал из кармана дорогого стильного пальто пачку сигарет. – Куришь?
- Нет! – ответил Володя. – Развяжите меня, пожалуйста? Руки затекли.
- А это как договоримся, - Барнак прикурил сигарету.
- Может, расскажете наконец, что здесь происходит?
- Рано тебе еще знать, что здесь происходит. Не поймешь.
- Да уж постараюсь, семнадцать лет исполнилось недавно.
- Ого, - протянул Барнак. – В армию скоро?
- Жду не дождусь. Дядя Барнак, если вы меня отпустите, обещаю, молчать буду в тряпочку. Никому ничего не расскажу. Мне до армии надо дожить. А потом я сюда не вернусь, обещаю. Навсегда уеду.
- Обещаешь, говоришь? А бумажку, соответствующую подпишешь?
- Да все что угодно, если пообещаете, что отпустите.
- Обещаю, что отпущу. Раджана…
У входа в сарай появилась Раджана. В руках она держала свиток и перо. Барнак вынул золотую запонку из рукава рубахи. Лицо Раджаны будто вытянулось, взгляд ее онемел от ужаса.
- Раджана, будешь свидетелем, - Барнак криво усмехнулся. – Самые лучшие свидетели – это дарханы…
- Какие еще дарханы? – не понял Володя.
- Не важно, развяжите его, - Барнак кивнул парням.
Один из парней явно неохотно срезал с Володи путы. Второй поднял ружье на изготовку.
- А теперь дай сюда свой пальчик, - Барнак протянул сухощавую ладонь. В этот момент он был похож на тощего, подобравшегося для броска одичавшего кота.
- Зачем? – спросил Володя.
- Договор нужно подписать кровью.
- Ну вот еще? – заупрямился Володя, и убрал ладони за спину.
- Свяжите его, - кивнул Барнак.
- Подождите, - Володя выставил вперед ладони. – Давайте этот ваш договор.
Барнак нажал на палец Володи, кольнул острой запонкой, выдавил капельку крови и поднес свиток из хорошо выделанной кожи.
- Ткни пальцем здесь, внизу, - велел Барнак.
Володя послушно ткнул пальцем, оставив на свитке кровавый опечаток.
- Ну вот, - Барнак вернул свиток Раджане. – Запомнила?
- Запомнила, - отозвалась Раджана.
Лицо этой девушки стало таким же белым, как полотно кожаного свитка.
***
Володю поселили в старом тепляке для помощников, на отшибе, за территорией стоянки. Он зачем-то осмотрел старую печку, присел на железную, скрипучую кровать, огляделся.
В дом вошла Баярма, поставила на стол мятую алюминиевую миску, битую эмалированную кружку и приборы, вилку, две ложки.
- Обед сам забирай, много чести жратву тебе сюда носить, - проворчала Баярма.
Когда-то она нравилась Володе, высокая, стройная, самая красивая девушка в классе, а может и во всей школе. Но ее выходки не раз обсуждали в учительской и в кабинете директора. Она дралась с парнями по любому поводу, отвечала всегда сухо, с нескрываемым презрением. С одноклассницами не дружила, общалась только с братом Серегой и девушками из старших классов.
- Баярма, я всегда тебя уважал, несмотря на то что ты такая…
- Какая? – не поняла Баярма.
- Ладно, я не с того начал. Давай…
- Давай без давай? – прервала эта вредная степнячка.
- Короче, расскажи мне, что здесь происходит?
- А я знаю? – Баярма присела на скрипучий деревянный стул. – Я знаю, что ты чморик, школу бросил, драться с такими же как ты чмориками ссал.