Анатолий, по опыту посещения бань, знал, что у любой банщицы для клиентов, желающих «раздавить» в раздевалке принесенный с собой «пузырек» (что категорически запрещалось, согласно соответствующим надписям на стенах), всегда найдутся и стаканчики, и дешевые рыбные пирожки из ближайшего магазина, и даже соленые огурчики-помидорчики неизвестного происхождения — все шло в дело у непривередливых и благодарных «соображальщиков». В качестве награды для заботливой «матери» от признательных клиентов полагалась рюмашка содержимого «пузырька». К концу дня иные работницы мыла и мочалки еле волочили ноги, что говорило о степени их загруженности и вредности производства при небольшой зарплате.
На смену банщицам, сдавшим бригадиру мокрые полотенца и простыни, а также брикетики из использованных билетов, перетянутые резинкой, пришли вечерние трудяги — уборщики помещений. Эти работали споро, пользуясь стимулом побыстрее убыть домой, и качественно: утреннюю проверку проводила сама Жульен Ибрагимовна Гайдамак, по слухам, заправлявшая еще совсем недавно в колонии для несовершеннолетних и потому, по мнению одного из уборщиков, любившая порядок и дисциплину, и которая «за плохую работу врезать вполне может или штаны с тебя сдерет и ими перемывать заставит».
Анатолий проводил последних уборщиков, закрыл двери на засов и пошел по направлению к бригадирскому кабинету.
6. Банник
Продвигаясь по гулкому коридору, слабо освещенному тусклыми лампочками, Анатолий нос к носу столкнулся с маленьким чумазым человеком в черном халате, который на секунду беззубо ощерился, показывая свое миролюбие. Анатолий не успел по-настоящему испугаться, хотя и немедленно пронеслось в голове: «Банник!..»
Несколько секунд молчаливого замешательства. Анатолий не знал, что он должен сейчас делать, а незнакомец, лукаво улыбаясь, казалось, с удовольствием, на правах хозяина, активно изучал реакцию смятенного новичка, понимая, что и сам является объектом осмотра, но осмотра пассивного, гостевого (неподготовленного и оттого смятенного).
Человек показался невысоким. Да еще принижала осанка: согнутый хребет, кривая шея, тянущая голову к уровню плеч… Взгляд его был насторожен и пронзительно внимателен. Неряшливая растительность — густая нечесаная шевелюра, неухоженная борода и такие же усы, закрывающие верхнюю губу и даже лезущие в рот, — делали его действительно похожим на лешего или домового, хотя представители этой нечистой силы были знакомы Анатолию только по сказочным картинкам.
— Кочегар! — опроверг его догадку человек, не протягивая руки, но при этом поглядывая на ладонь Анатолия, как бы признавая старшинство за бригадиром, младшего от него лет на пятнадцать.
— Анатолий! — отозвался новоявленный бригадир, не узнавая собственного голоса, и, конечно, протянул руку.
— Грязные… — хихикнув, опять осклабился чумазый «банник» и после быстрого пожатия спрятал ладони за спиной. — Ты, значит, теперь баню будешь охранять. И меня. Хи-хи… А то уж я избеспокоился весь, несколько ночей без охраны работаю…
— А что, есть основания для опасений? — Анатолий закатил глаза и развел руками. — Стены, запоры… Что? — его опять, как при первом сюда визите, посетила неясная тревога.
— Да нет! — кочегар нервно засмеялся. — Броня крепка, конечно. Просто, между нами говоря… В общем, кое-кто задался целью лишить меня жизни.
Анатолий напрягся: опали щеки, полезли вверх брови. И кочегар, увидев это, постарался успокоить, бросив небрежно:
— Нет-нет, не беспокойся. Это касается только меня!
— Растолкуйте, в чем дело? — попросил Анатолий с улыбкой и легким поклоном. Он хотел иронией скрыть растерянность. — Что за нелепые, извините, загадки, в самом начале трудовой деятельности?
Кочегар явно испытывал удовольствие оттого, что поверг новичка в состояние душевного беспокойства. Щуря глаз, он неспешно закурил, пряча пламя спички в ладошки, как будто от ветра, и, с великой таинственностью поведя бровью, пригласил, тоном суля объяснение:
— Пойдем!
Они спустились в подвальный (нулевой, как объяснил истопник) этаж. Широкое, но низкое помещение, заваленное кучами угля, являлось кочегаркой, за стеной гулко горело сердце бани — печь. Истопник, привычно ощерившись, открыл заслонку и пообщался с печью, как черт с адовым костром, бросив в багровое чрево несколько лопат угля: «На тебе!.. На, ненасытная!..» Печь ликующе загудела, прибавляя страху в затрепетавшую душу зрителя.