— Нет, — засмеялся бородач, приседая рядом с лежащей на мешки, — за просто так комиссаршу даже на тот свет не отпушшу. Слыхали мы, — обратился он к Марте, — как ты на митингах богохульствовала. Хрипела малость да картавила, ай-ай-ай! — весело заглянул в полные ужаса глаза: — Струмент тебе подправить треба!
Он налег ей на грудь, придавил локтем горло, а после того как у несчастной вывалился язык, поймал его двумя пальцами и, сказав: «Давеча оружию свою целовала? На вот мою поцелуй!» — как искусный повар, ловко подсек плоть острым клинком.
— Вот теперь порядок!
— Ум-ммм!.. Мму-у!.. Хр-р!.. А-а-а!..
— Отставить, хорунжий! — офицер гарцевал рядом, сдерживая горячего скакуна. — Уходим!
— Да отставил уже, — недовольно проворчал казак, вставая. — Чай не на дворянском собрании, вашбродь, дайте душу отвесть!
И, уходя, быстро перекрестился и плюнул на корчащееся и мычащее тело.
14. Любовь
— Бригадир! — истошно кричала банщица, завидев в конце коридора Анатолия. — Умирает!
— Кто умирает? — панически вскрикнул Анатолий и побежал за банщицей.
Он не сразу понял, что оказался в женском отделении среди голых и полуодетых женщин со страшными, выпуклыми, как у рыбок-телескопов, глазами, странно сбившихся в кучу.
На кафельном полу навзничь лежала нагая женщина. Картина беды поразила Анатолия своей жуткой красотой. Как будто послушная натурщица с долгой выей, покоряясь воле художника, застыла в очередной позе, изобразившей усталый, но счастливый сон: полная нога согнута в колене, раскинутые руки, мокрые волосы, распластанные огромной рыжей медузой вокруг головы… Если бы не полузакрытые белковые глаза, крепко сжатые губы — коричневые полоски на темно-голубоватой коже лица, и страдальчески выгнутая лебединая шея… Тело — как из воска, без голубых ниток вен, присущих живым.
Окружавшие ее женщины смирились с чужой смертью. Их волнение было не спасительным, а жалеющим, и это казалось самым ужасным.
Одна их женщин, наклонясь над падшей, как плакальщица, и покачивая тыквообразными грудями, причитала:
— Не дышит, девки! Уже не дышит! Сердца нет! Доктора надо!
— Поздно!.. — подсказывали из толпы, наслаждаясь своей жалостью.
Кто-то побежал звонить в «скорую».
Позже Анатолий не мог объяснить свою решимость и уверенность в том, чего никогда в жизни не делал, а только слышал, читал…
Он скинул с себя халат, быстро свернул его валиком, оставшись в одних брюках. Встал на колени, подсунул валик под голову женщины — ее голова слегка запрокинулась, разомкнулись губы… Несколькими надавливаниями пальцев добился, чтобы разжались челюсти… Убедился, что полость рта чиста… Припал ухом к груди несчастной (все вокруг затихли) — сердце действительно молчало.
Он прикрыл глаза, запрокинул голову, вспоминая… Сжал ладонь правой руки в кулак и поднес его к своему лицу… Смутился, ругая себя за нерешительность, вгоняя себя в злость. Секунда, другая… Пора!.. Размахнувшись, резко ударил женщину кулаком по грудине.
Публика ахнула и отшатнулась, не понимая, что Анатолий начал реанимацию, и все его действия соответствовали правилам спасения.
Приладил ладони к груди, стараясь не задеть молочные железы, и сделал несколько энергичных надавливаний: раз, два, три, четыре! Теперь нужно вдуть в легкие воздух. Он захватил ртом рот женщины, не забывая зажать ей нос, и сделал сильный выдох. Отпрянул. Грудь женщины поднялась и опустилась… Еще несколько энергичных тычков в грудину, до хруста в ребрах! Еще один выдох… В… в красивый рот молодой женщины… И так еще!.. Еще и еще!..
В голове так и понеслось: молодой… красивой… женщины!
Прекрасной!.. Пригожей!.. Любимой!..
Анатолия осенило: для того, чтобы женщина ожила, он должен полностью отдаться ей! Да-да, именно так! Он должен возжелать, полюбить ее! Безумно!.. Жарко!.. Жадно!
И он любил ее!.. Налегал на упругую грудь, в страсти задевая молочную железу, давя сосок… И, не видя в ответ ни капельки любви, не слыша ни капельки жизни, он вдруг обиженно заплакал — слезы потекли по щекам, — а потом и вовсе зарыдал, хрипло гудя и всхлипывая, как ребенок, захлебываясь обидой и влагой… А потом, некрасиво, безобразно сплюнув в сторону, к ногам зрительниц, пылающим ртом припал к резиновым губам, согревая их своей кипящей кровью…