— Живы-то мы живы. Да только… — Ричард вдруг нахмурился. — Мы словно работаем вхолостую. Происходит что-то странное. И это беспокоит меня не меньше, чем твой разговор с директрисой.
— Значит, ты волновался обо мне? — улыбнулась Софи.
— Конечно. Пока я не могу сказать, что именно происходит с Банком Харрисонов. Мы, банкиры, должны уметь хранить тайну.
Официант уже десять минут тер соседние столики, опускал шторы и подметал пол.
— Кажется, они ждут не дождутся, когда мы уйдем. Давай я провожу тебя до дома.
— Тебя так тревожит то, что происходит в банке? — спросила Софи, заинтригованная новой тайной.
— Да, — ответил Ричард, подавая девушке пальто и невольно задерживая руки на ее плечах. — Но пока я могу только наблюдать и ждать, что случится.
Молодые люди влились в толпу людей, спешивших в тумане домой к тем, кто их любил, домой — к семьям, домой, чтобы отдохнуть перед новым днем в Великом Сити. Софи гордилась, что ее Ричард оказался таким понимающим. А Ричард любовался покачиванием ее бедер и думал, что, раз уже стемнело и вокруг столько людей, может, ему стоит взять девушку за руку. «Просто чтобы она не потерялась», — убеждал он себя.
На гранитном надгробье восседали два мраморных черных орла, строго взирающих на Берлин. Эпитафия была простой:
«Здесь лежит Генрих фон Трайтчке. Сорок лет он служил в Университете Берлина, рассказывал студентам об уроках прошлого и учил, что история его народа указывает путь к славному будущему. Он был почитаем при жизни и не будет забыт после смерти. Здесь покоится великий немец».
Даже спустя девять месяцев после похорон могила все еще была усыпана цветами. Местный цветочник, заметив популярность именно этой могилы, открыл еще одну лавку прямо на кладбище.
Два человека, которые стояли сейчас у могилы, присутствовали и на похоронах. Старого историка провожали в последний путь со всеми воинскими почестями: гусары и гвардейцы выстроились в почетном карауле вдоль дороги от церкви до места упокоения, медленная барабанная дробь сопровождала процессию.
— Смотрите, Карл, до сих пор люди приходят сюда отдать дань его памяти.
Манфред фон Мюнстер, главный вербовщик тайного общества, учрежденного во славу идей Трайтчке, стоял с непокрытой головой, держа шляпу в руке.
— В банках говорят, что в его честь назовут улицу или площадь, — сказал Карл Шмидт, один из последних рекрутов фон Мюнстера.
— Что ж, это будет достойное увековечивание его памяти. Идемте, сегодня я должен сообщить вам новости из тайного общества. — Фон-Мюнстер упоминал тайное общество с особым почтением. — Они весьма удовлетворены вашей работой, — продолжал он. — Потсдамский банк вами действительно доволен.
— Рад это слышать.
— Но теперь, — продолжал фон Мюнстер, оглядывая кладбище, чтобы убедиться, что за ними не следят, — пора сделать следующий шаг. Вскоре вам предстоит оставить Потсдамский банк.
— Оставить? — взволнованно переспросил юноша. — Вы же сказали, что они мной довольны.
— Да, конечно. — Фон Мюнстер потер рука об руку. — Они настолько вами довольны, что будут рады принять вас назад, когда вы выполните свою миссию.
— Речь идет о той самой поездке в Англию, о которой вы говорили?
— Именно, — подтвердил фон Мюнстер. — Вам предстоит отправиться в Лондон и поступить на службу в Банк Харрисонов, что в лондонском Сити. Для вас там уже зарезервировано место.
— А что мне делать, когда я приеду в Лондон? — спросил Карл, радуясь тому, что наконец-то понадобились его услуги. Он уже стал подумывать, что тайное общество — лишь пустая болтовня.
— Сперва доберитесь до места. Получите ваши инструкции в Лондоне. На сегодня это все, что я могу вам сообщить.
Они шли мимо длинного ряда могил, некоторые из них были отмечены железными крестами, означавшими, что покойный служил в армии.
— Манфред, не могли бы вы ответить мне на один вопрос? — заговорил Карл.
Фон Мюнстер улыбнулся.
— Постараюсь.
— Вы сказали, что я был на хорошем счету в Потсдамском банке и что они примут меня назад, когда я исполню свой долг. Но откуда вам это известно? Неужели в Потсдамском банке тоже есть члены тайного общества, которые передают вам информацию?
Фон Мюнстер обнял юношу за плечи.
— Карл, мне не следует говорить вам этого, но — да, у нас действительно есть свои люди в Потсдамском банке. Мы постоянно увеличиваем число наших членов. Вскоре у нас будут свои люди во всех крупных учреждениях Германии.
11
Пауэрскорт ехал ранним поездом в Корнуолл, на встречу с Леопольдом Харрисоном, старшим партнером в Частном банке Харрисонов и племянником человека, чей труп был выловлен у Лондонского моста. В пути он размышлял о семейных распрях. Хотя Пауэрскорт помнил слова Уильяма Берка, утверждавшего, что нет оснований считать причиной разделения Банка Харрисонов семейную вражду, его не оставляли сомнения. А что, если вражда, которая привела к разделению банков, является неким «Проклятием дома Харрисонов»? С профессиональной точки зрения Пауэрскорту даже нравились семейные распри: иногда они продолжаются так долго, что порой причиной самых загадочных преступлений оказывается семейный разлад, начавшийся несколько поколений назад.
«Вот древние греки знали толк в подобных семейных ссорах, — размышлял Пауэрскорт, — а потом явились итальянцы и перехватили пальму первенства». Пока поезд мчался по бесхитростному сельскому пейзажу Гемпшира, он вспомнил проклятие дома Атрея и тот печально знаменитый пир в Микенах, который Атрей устроил в честь своего брата Фиеста. В огромном бронзовом чане были поданы к столу куски белого мяса. Атрей предложил угощение Фиесту, и тот охотно отведал его. А в конце трапезы слуги внесли блюдо, полное отрубленных человеческих рук и ног. И тогда Фиест догадался, что вкушал плоть своих собственных детей. Жажда возмездия, ненависть, смертельная вражда владели семейством на протяжении нескольких поколений и стали причиной множества убийств. В школьные годы Пауэрскорт пытался подсчитать, сколько человек унесла эта распря. Он сбился, досчитав до семнадцати. Но какой бы истовой ни была вражда Харрисонов, вряд ли бы она достигла подобного размаха.
Каусэнд оказался парой прелестных деревушек, от Плимута морем до них было всего четыре-пять миль, а по суше довольно далеко. Прибрежная полоса изгибалась, образуя небольшую бухту Кингсэнд, и снова выдавалась вперед, переходя в скалистый мыс, а потом вновь отступала, давая место еще одной бухте — Каусэнд. Кеб довез Пауэрскорта до главной площади Каусэнда.
Паб «Контрабандисты» подсказывал, чем занималось в прошлом местное население. Дом Харрисонов назывался Треханнок, к нему от площади и крошечного пляжа вела извилистая улочка. Эти милые домики, скорее всего, были построены в конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века, решил Пауэрскорт, любуясь открывавшимся отсюда видом на море. Возможно, их построили на деньги, доставшиеся Англии за морские победы над Наполеоном. Контрибуции — вот самый удачный способ умаслить жажду наживы, неизменно сопутствующую вспышкам патриотизма и превратившую Королевский флот в пугающую силу: достаточно вспомнить захваченные капера, которые, несмотря на блокаду, везли во Францию сахар из Вест-Индии и кофе из Бразилии, или французских солдат, взятых в плен и по дешевке проданных в казну Его Величества — вот они-то и оплатили все эти домики. Лейтенанты, медленно карабкавшиеся по служебной лестнице, вступив в сговор со смертью, собиравшей свою дань, смогли с комфортом обосноваться здесь, чтобы, уйдя в отставку, прогуливаться по берегу, рассматривая корабли, плывущие в Плимут и обратно. Богатые капитаны и адмиралы, которым доставалась львиная доля добычи, не стали бы селиться в таком месте. Этим деньги помогли пробиться в дворянство и стать владельцами поместий в Девоне и Гемпшире.
Треханнок не отличался красотой. Черная дверь, маловыразительные окна, обращенные на извилистую улочку. Леопольд Харрисон, невысокий толстый мужчина лет пятидесяти, сам открыл гостю.