— Пожалуйста, всмотритесь хорошенько в фотографии, сделанные после пожара.
Пауэрскорт тщательно рассматривал снимки. Поначалу он не увидел ничего стоящего внимания, только пыль и обломки.
— Я уверен, вы заметите, — подбадривал аудиторию Харди, — что в одних местах пожар нанес гораздо больший урон, чем в других.
Он указал на неровную линию, поднимающуюся по одной из стен галереи.
— Посмотрите сюда. На этом участке штукатурка полностью сгорела, и обнажилась кирпичная кладка. Остальная стена тоже пострадала, но, — тут он вынул из кармана маленькую линейку, — штукатурка там не сгорела полностью. Какой вывод мы можем из этого сделать, джентльмены?
Харди отложил линейку и посмотрел прямо в глаза Пауэрскорту.
— Я бы заключил, что в той части комнаты, где штукатурка сгорела полностью, пламя было гораздо сильнее. Намного сильнее.
— Вы совершенно правы, — улыбнулся Харди. — Пожар никогда не распространяется равномерно, и все же вряд ли можно было ожидать столь явных различий.
А теперь взгляните-ка сюда! — Он обежал вокруг стола и театральным жестом указал на изображение спальни. — Это не фотография прежней спальни, а рисунок, сделанный по описаниям слуг и дворецкого Джонса. У этого Джонса отличная память, рад сообщить вам, что он до мельчайших деталей вспомнил, как все было в комнате.
«В самом деле?» — удивился про себя Пауэрскорт. Его задело то, что у дворецкого, который имеет пристрастие к виски, оказалась такая хорошая память. Может быть, он бросил пить много лет назад?
— Посмотрите на камин вот здесь. По бокам были деревянные панели, они шли по всем стенам до самого потолка. Слева от очага, начиная прямо от двери, — Харди снова достал линейку, — деревянные панели серьезно обгорели, но все же не были уничтожены полностью. Зато с правой от них не осталось ничего, все сгорело. То же самое и с досками пола. Вдалеке от двери они лишь обгорели, а около двери сгорели почти полностью.
На самом деле, джентльмены, драматизм ситуации заключается вот в чем.
Харди достал кусок мела и провел неровную линию от камина до двери, потом еще одну — по направлению к двери, и обвел участки, наиболее пострадавшие от огня. Получился извилистый коридор.
— Не могли бы вы перейти на минуточку сюда. — Харди подвел их к остатку ковра, лежавшему поодаль на каменном полу.
На этикетке, прикрепленной к одному концу ковра, было написано «Дверь», на другом конце — «Камин». Пауэрскорт был уверен, что размер ковра точно соответствует тому самому участку в спальне Фредерика Харрисона. Харди достал из кармана пузырек. Пятясь, он медленно двигался от камина, выливая жидкость на ковер, и, добравшись до двери, остановился.
— Конечно, образчик не идентичен, но вы не можете не заметить сходства между ковром и очерченным мелом сегментом на фотографии.
Снаружи раздалось лошадиное ржание. Было слышно, как Самуэль Паркер вполголоса разговаривает с лошадьми.
— Бог мой, Бог мой, — приговаривал инспектор Вильсон, которому постепенно открывалось значение меловых линий. — Не хотите ли вы сказать, что…
Джозеф Харди поднял руку.
— Я еще не закончил, инспектор, — сказал он, с улыбкой глядя на творение рук своих. — Почти закончил, но не совсем. Могу я теперь попросить вас, джентльмены, обратить внимание на костер? Пока в нем нет ничего необычного. Но вот я подложу два разных полена. — Он склонился над деревянной корзинкой, стоявшей поодаль. — Первый образец — часть деревянной обшивки, такой же, как в спальне мистера Харрисона. Примерно того же возраста. И покрашена изначально была в тот же цвет. Сейчас температура горения примерно как та, что была в камине, до начала пожара.
— А где вы взяли эту доску? И как определили, что она того же возраста, и все прочее? — поинтересовался Пауэрскорт.
Джозеф Харди нахмурился, ему не понравилось, что его перебивают.
— Это часть моего ремесла, милорд, тут все надо предусмотреть заранее. — Харди бросил в огонь оба полена. — Некоторые лондонские пожарные, милорд, разрешают мне оставлять у себя разные предметы, уцелевшие на пожарах. Я их классифицирую и аккуратно храню в моей кладовой.
Собравшиеся не сводили глаз с двух кусков дерева. Поначалу ничего особенного не происходило. Постепенно пламя разгоралось.
— А теперь посмотрите-ка на эти два полена, джентльмены.
Харди подбросил в огонь еще два чурбачка. Они вспыхнули мгновенно и горели намного сильнее, чем остальные. Пауэрскорт отступил — стало слишком жарко.
— Эти два полена пропитаны зажигательной смесью. И то же самое, я думаю, было сделано в ночь пожара. Поджигатель облил бензином или маслом часть стены картинной галереи. А еще вылил изрядное количество в спальне мистера Харрисона между дверью и камином. Вы ведь помните, джентльмены, что мы так и не нашли ключ, которым закрыли дверь в комнату мистера Харрисона?
Инспектор Вильсон, старший пожарный офицер Перкинс и Пауэрскорт, не отрываясь, следили за Харди. Он стал непривычно серьезен и внимательно следил за языками пламени в своем костре.
— Должен ли я еще что-то добавить, джентльмены? Если ситуация ясна, я бы хотел затушить огонь. На сей случай у нас приготовлены ведра с песком.
— Думаю, этого достаточно, мистер Харди, — кивнул Пауэрскорт.
— Осталось сказать лишь одно, милорд, — продолжил Харди, пока они с Перкинсом засыпали огонь песком. Густой дым взвился под самую крышу. — Полагаю, мистера Харрисона убили. Собственно, я в этом убежден. Убийца облил важные участки дома какой-то быстро возгорающейся жидкостью, а потом ему нужно было лишь поднести спичку. Мистер Харрисон, вероятно, уснул до того, как начался пожар. Убийца запер его и выкинул ключ. Несчастный! — Харди умолк, вспомнив об ужасной кончине: человек сгорает заживо в своем собственном доме, задыхаясь от дыма в запертой спальне. — Но я не могу сказать, кто это сделал. Это уже не в моей компетенции.
Харди посмотрел на инспектора Вильсона и Пауэрскорта: инспектор внимательно следил за его демонстрацией, а Пауэрскорт теперь расхаживал из конца в конец сарая.
— Это уже ваше дело, джентльмены. Настал ваш черед.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт сидел в кромешной темноте и беспомощно смотрел на море. На восточное побережье Ирландии спустилась ночь, и крошечный городок затих до утра. Это был Грейстонс, то самое место, куда, по сообщению Джона Фицджеральда, должны были доставить германские винтовки, предназначающиеся для ирландских заговорщиков. По крайней мере, Пауэрскорт решил, что это то самое место. И все же он вновь и вновь задавал себе вопрос, правильно ли он расшифровал послание? А что, если Фицджеральд неверно истолковал сведения, полученные в Берлине? Фицджеральд писал о четырех днях, или, скорее, четырех ночах, в которые немцы могут доставить оружие и деньги ирландцам.
Пауэрскорт остановился в гостинице «Империал» в Грейстонсе под именем Джеймса Гамильтона — так звали отца Люси. Он улыбнулся, вспомнив об этом. Пауэрскорт не решился взять с собой жену: поездка могла оказаться слишком опасной, но Люси постоянно присутствовала в его мыслях. Легла ли она уже там, в доме на Маркем-сквер, а может, еще пытается совладать с очередным романом Джозефа Конрада?
Из окна комнаты Пауэрскорта, находившейся на верхнем этаже, виднелась небольшая бухта, слева от нее было разбросано пестрое собрание маленьких домиков, перед которыми на каменистом берегу тут и там лежали рыбачьи лодки. Справа тянулась длинная череда скал и впадин, потом вновь начинался пляж, простиравшийся вдоль берега до самого Уиклоу. Но самым красивым местом в Грейстонсе была крошечная бухта всего в двухстах ярдах от гостиницы Пауэрскорта. Большому судну сюда не пристать, но лодка, спущенная с корабля, стоящего на рейде, легко могла достичь берега. Место было почти совсем безлюдное. Ни береговой охраны, ни маяков — совсем ничего, лишь волны монотонно лижут позеленевшие камни набережной и гальку крошечного пляжа.
Взошла почти полная луна и превратила море в сверкающую серо-серебряную гладь. Пауэрскорт прихватил с собой самый лучший бинокль, который на время одолжил у Джонни Фицджеральда. В десятый раз за этот вечер он пристально осмотрел широкие просторы Ирландского моря, но ничего не обнаружил, даже темного силуэта парохода, направлявшегося на север в Дублин. И снова засомневался, правильно ли он выбрал место. Опять вспомнил жену и детей. Вот Томасу наверняка бы понравилось лазить по этим скалам. Пауэрскорт подумал о семье бедняков, которую опекала леди Люси, об этих Фареллах, и понадеялся, что смерть больше не посетит их дом. Он стал размышлять о своем расследовании, об обезглавленном трупе, найденном у Лондонского моста, о загадочном проклятии семьи Харрисонов, которое еще может истребить их всех. Он вспомнил дворецкого Джонса — правду ли тот рассказал? — и Чарлза Харрисона, несчастного и озлобленного мальчика, отец которого умер, а мать сбежала с любовником-поляком, оставив сына на попечении родственников, исполнявших свой долг, но не любивших ребенка. А может, между немцами в Берлине, Харрисонами в Лондоне и заговорщиками в Дублине существует какая-то связь?