Борисыч издал легкий смешок.
— Вот, — продолжал говоривший, — а теперь перейдем к делу. Я надеюсь, вы понимаете, зачем я вас пригласил?
— Да.
— В общих чертах мне все известно, но хотелось бы услышать эту историю из ваших уст, так сказать, из первоисточника.
Влад все, что помнил, постарался изложить ему по порядку, не упуская различные мелочи. Когда он закончил, Хозяин переглянулся с Иваном Борисовичем и сказал:
— Грустно. Просто грустно. И понимаете, Владислав Дмитриевич, не из-за трехсот тысяч — деньги — это всего лишь деньги, — а из-за того, как люди меняются, как, чего-то достигнув, дают гордыне овладеть собой, начинают смотреть свысока на остальных и уверывают в свою исключительность и безнаказанность. Вот вы сидите тут передо мной — человек, проработавший на меня четыре с лишним года и за это время не имевший ни одного — ни одного, повторяю — замечания, а только в высшей степени положительные отзывы, считающийся специалистом очень высокого класса, — и пытаетесь уверить меня в своей непричастности — я имею в виду прямой непричастности — к этому инциденту, дескать, обманули, как мальчишку. У вас диплом экономфака ЛГУ, семь лет практической работы — и вдруг вы дарите незнакомым личностям полтора миллиарда взамен на фальшивые облигации. Тут не то что я, а даже самая тупая малолетняя девочка, сидящая на телефоне в каком-нибудь нашем далеком филиале, например в Новосибирске, и то не поверит. Впрочем, девочку, может быть, с немалым трудом вам бы и удалось убедить, но у меня таких, как вы, уже целая обойма набралась — то заместитель управляющего с далеко не самой высокой у нас зарплатой после двух лет работы вдруг в четырехкомнатную квартиру в центре вселяется — дедушка ему в наследство, дескать, оставил, — то есть, когда он в государственном учреждении лямку тащил, никакого дедушки не было, а тут объявился, — то простой кассир иномарку приобретает — родственники-миллионеры у него за границей, оказывается, есть — вот денег дали. До тридцати лет дожил, ни о каких его семейных узах за кордоном никто не слышал, только кассиром устроился — сразу — на тебе! — да еще и миллионеры. А как Борисыч их пощупал, оказалось, один просто вместе с необходимыми перечислениями секретарю, платежки печатающему, еще одно подсовывал, маленькое такое, незаметное, но каждый день в течение года, вот и накопилась денежка, — кстати, как я узнал, нагоняй дал порекомендовавшему его не за то, что он воровал, а что делал это так неумно, глупо, неизобретательно — а к чему нам бестолковые сотрудники? Вот кассир — да, тот молодец — ухитрялся принимать крупные суммы, а по компьютеру их не проводить. Но, как говорится, нет ничего тайного, что не стало бы явным. А вы, кстати, тоже не очень хитро придумали — на авторитет, что ли, свой понадеялись или на чудо какое?
Влад не верил своим ушам — он ждал обвинений в халатности, некомпетентности, ну, еще в чем-нибудь, но только не в воровстве.
— Я не брал этих денег, — подняв взгляд на Хозяина, сказал он.
— Ну, конечно, вы лично не брали, зачем вам ручки марать, взяли другие. Ваши партнеры — служба безопасности проверила — денежки перевели в другой банк, на счет такого же ООО, наличными сняли — и поминай как звали. Кстати, и звали-то интересно — людей с такими именами и номерами паспортов просто не существует. Нотариус — есть, но он на подобные документы ничего не оформлял — подделали его печаточку-то, и будь вы непричастны — куда, спрашивается, смотрели? Даже смешно. Я, в принципе — но только в принципе, так сказать, теоретически, — могу вас понять — триста тысяч пусть и не миллион, но сумма не маленькая, работая у меня, даже с учетом удачно складывающейся карьеры, сколько бы вам времени понадобилось, чтобы ее собрать? — лет восемь, ну, плюс какие-то свои дела, семь. А тут — раз! — и готово. С работы уволили, потерпел годик в засаде, не шикуя, а потом сразу и квартирка, и машинка — любопытствующим же объявляешь, что или бизнес свой прибыльный открыл, или бабушка-миллионерша померла.
— Я не брал этих денег, — повторил Влад.
— Не верю я вам. И очень не люблю, когда меня обманывают. Вот Елизавете, царице, нравилось, когда ей сообщали, что из казны воруют, — значит, в ней есть что воровать. Я не самодержец, без прихотей, воруешь — могу и руки отрубить, да и еще кое-что. Но я не злобный, я считаю, что плохих людей не бывает, — портит их зависть и низменные чувства — а это от лукавого. Но он ищет слабых, сильный ничему не поддается, потому и остается человеком, а не козлом. Слабым же нужно сочувствовать, а не мстить, жалеть, а не бить. Я по-разному могу с вами поступить, обычно за такие вещи я еще и штрафую — но это на другом уровне, с вас-то и взять нечего. Отдайте мои деньги — сколько там, Иван Борисович, триста двадцать четыре тысячи? — и ступайте на все четыре стороны. Опыт у вас большой, работу быстро найдете — вот и живите себе спокойно, наживайте добро, только ошибок подобных не повторяйте. Я же торопить вас не буду — понимаю, что денежки уж разбиты на разные части и находятся в разной форме, и ваших личных там не больше половины, — что ж, объясните своим товарищам, что вас просекли, и если они вам зла не желают, пусть и свою долю отдадут. Ситуация у вас сложная, жестких сроков я вам не ставлю, но считаю, что за две недели вы управитесь. Даже разрешаю сначала быстро внести сто шестьдесят тысяч, а через месяц остальное, так я смогу поверить быстрее, что вы искренне хотите исправиться.