— Вот в чём — жизнь, — подцепив вилкой достаточно большой кусок рыбы, сказал он, — а не в борьбе за прекращение ядерных испытаний. Еще чуть-чуть здравого смысла и толику везения — и что мне все богатства мира?
— Для тебя счастье, — отреагировала на это замечание Жанна, — в любви и домашнем уюте. Ну а если для человека счастье в славе, в богатстве, во власти, он же не может его реализовать, сидя дома и с довольной улыбкой поливая цветок в горшке на подоконнике?
— Меньше бы людей находило счастье в перечисленных тобою вещах, меньше было бы Лениных-Сталиных-Гитлеров. Я не за то, чтобы люди не пытались чего-то добиться, как им кажется, для них необходимого. Если ты хочешь богатства большего, чем имеешь, и пытаешься достигнуть его способами, тебе доступными, то подумай, стоит ли тебе, например, продать свою квартиру, а полученные за нее деньги вложить в какой-либо перспективный, на твой взгляд, бизнес, с тем чтобы они через год удвоились, и в результате через указанное время остаться ни с чем ввиду его развала; или же решить, что вот, твоя квартира, тот уют, который тобой в ней создан, и есть твое богатство?
— Мы долго говорим о вещах слишком серьезных. — Она кивком головы поблагодарила официанта за чай.
— Ты же сама завела этот разговор, — удивился Влад.
— Сама, не сама — серьезного на первый раз хватит. Давай о чем-нибудь отвлеченном.
— Давай. О чем?
— Что ты больше всего ценишь в женщинах?
— То есть женщины — это отвлеченное и несерьезное?
— Это несколько отличное от предыдущей темы и более мне в данную минуту интересное.
— Ну, внешность — лицо там, фигура — и ненавязчивость.
— И все, так мало? А ум?
— Ум женщине ни к чему.
— Вот так новость! То ты говоришь, что не ставишь мужчину выше женщины, то заявляешь, что ум ей ни к чему.
— Ну так и мужчине ум ни к чему. Радоваться жизни можно и не зная, что Чон Ду Хван — бывший южнокорейский глава.
— Все равно, что-то слишком мало получается.
— Хорошо, можно добавить: умение чувствовать настроение мужчины. Умение нравиться и быть всегда желанной. Умение соглашаться и не спорить в каких-то мелочах, но отстаивать свое мнение в глобальных вопросах, впрочем, не до громких ссор. Быть хозяйкой, хранительницей очага. Ей должно нравиться заниматься любовью не только при выключенном свете после двадцати двух ноль-ноль, не больше двух раз в неделю, а всегда и везде, лишь бы с любимым мужчиной. Она не должна долго болтать с подружками по телефону в моем присутствии и любить телесериалы. Походы к моим друзьям она не должна воспринимать только как необходимость, а к своим подругам — только как праздник. Она должна понимать, когда мужчине необходимо работать, а когда он может отдыхать. Она…
— Все, все, мне ясно. Это уже, наоборот, слишком много. Ты говоришь, что не готовишь человеку рамки, а сам рисуешь какой-то суперидеал, причем, вероятно, основываясь на печальном опыте, — мне почему-то кажется, что твои предыдущие женщины этим требованиям не удовлетворяли.
— Ну-ну, зачем же так. Мне не нужен идеал, мне и наличия вместе трех из этих качеств вполне достаточно, но ты спросила, каким именно я отдаю предпочтение, — вот я и стал объяснять. А опыт был всякий — и положительный, и отрицательный.
— Расскажи! — попросила Жанна.
— Не сейчас. Как-нибудь потом.
Допили чай, Влад попросил чек.
— Хорошо, — сказала она. — Судя по тому, что ты назвал, для тебя важнее то, что она занимается с тобою любовью в любое время, что она убирает твою квартиру и чувствует твое настроение, чем то, что она умна, образованна и имеет тонкий вкус?
— Гораздо важнее! На что мне интеллектуалка, которая может правильно подобрать цветовую гамму, разговаривать на иностранном языке и отличать Шуберта от Штрауса, а Листа — от Шопена, если она фригидная неряха, не умеющая понять и принять моих желаний?
— А если она сочетает и то и другое?
— То это — женщина-мечта.
— Спасибо за комплимент.
— Здорово! — Влад аж подпрыгнул.
— Ты — дремучий феодал. Но ты мне все равно нравишься.
— Ты мне — тоже.
— Идем? — наклонив голову к плечу, спросила она.
— Сейчас, — ответил он, — гарсон-вэйтер появится со счетом, да и покинем сие гостеприимное место.
Официант ждать себя долго не заставил, подошел с папочкой, положил ее на стол и опять удалился. Влад открыл, изучил цифру, нашел ее невысокой, щедро прибавил чаевых, положил купюры рядом с чеком.
Оделись, попрощались, вышли на улицу. Холодный воздух казался уже не сырым и мерзким, а, напротив, бодрящим и освежающим. Кавалер обнял свою даму за талию, она не отстранилась.