— Все довольны! — выкрикнул кто-то.
А ведь и вправду в конце сентября Александр настоял на том, чтобы субботний день все вместе провели, — народ пришел кто с женами-мужьями, кто с детьми, кто с друзьями-подружками, людей собралось — тьма. Гуляли по озерам, охали-ахали, была та самая прекрасная пора, которую именуют «бабьим летом», под ногами уж шуршала листва, деревья рядились в желтый и бордовый цвета, Ильин гонял людей по берегу Нижнего озера, демонстрируя осенние красоты, кои не портили даже особняки новых разбогатевших, равно как и старых богатых, имевшихся там в изрядном количестве. Влад же зашел в Спасо-Парголовский храм на Шуваловском кладбище и простоял там около получаса. Потом сидели на склоне холмика, на травке, глядели на тихую водную гладь, бегущую куда-то по ней маленькую яхту с ослепительно белым парусом. Лучшим, что нашлось в ларьках у метро, была «Зубровка», замечательная такая «Зубровка» с толстым травяным стеблем в бутылке, и мужчины пили эту водку из пластмассовых стаканчиков, закусывали «хот-догами», громко о чем-то спорили и наслаждались бытием. Дамы, многие из которых до сей поры даже не были друг с другом знакомы, сошлись вместе — курили, разговаривали, смеялись. День был чудесный, все шло хорошо, но Влад постепенно напился, за вечер успел побывать и в «Дэддисе», и в «Дог Энд Фоксе», и в «Доменикосе». Проснулся с необыкновенной тяжестью в голове, прошедшие события восстанавливал по частям и, как всегда, себе удивлялся. Слава Богу, в воскресенье полагалась баня, она его и вылечила. За эту экскурсию все были весьма Саше благодарны. Обрадовавшись, он предложил зимой съездить в Петродворец, Пушкин. «Дивная, — говорил он, — красота, когда снег под ногами, небо ярко-синее, и солнце светит, и ни единого облачка! А вокруг пруды замерзшие — чудо! Бродишь-бродишь, нагуляешься, с мороза щей горячих хряпнешь — и жизнь прекрасна!» Но однако, когда он вновь бросил клич и пытался собрать народ, у такого большого количества людей нашлись причины не участвовать в путешествии, что оное пришлось сначала перенести, а потом и вовсе отменить. Так никуда зимой и не отправились. Все зимние выходные и праздники, включая Новый год, прошли в скучном пьянстве и потому совершенно не запомнились.
— Я всегда за коллектив, — продолжал Ильин, — и меня о-очень беспокоит, когда в него вдруг вносятся раздор и смятение.
«Так, — подумал Влад, — что-то случилось».
— Я бы хотел, — продолжал Александр, — чтобы каждый из нас понимал, что мы не в бирюльки играем, а с деньгами работаем. Миллиард — туда, миллиард — сюда, привыкли, расслабились. С похмелья на работу являться — дело уже привычное. Я, ребята, предупреждаю: кого с красными глазами увижу — половину зарплаты в конце месяца сниму, а кто два раза подряд попадется — вообще придется распрощаться!
— Александр Николаевич! — вдруг бойко произнес Косовский. — А что это вы все время на меня смотрите? Ну ладно, из-за фамилии мои глаза иногда косыми называют, ну а красными-то за что?
— Вы просто ближе всех сидите, Сергей Иванович, — немедленно отреагировал Саша, в то время как все смеялись. — Ну так вот, и чрезвычайно неприятно, когда некто не согласен с волей коллектива… и с указаниями руководства. Захожу я сегодня в операционный зал — Анна Петровна опять в шкаф бутылки ставит, коробки с конфетами складывает. А кому говорили: не брать, от греха подальше?
— Да как же не брать, Александр Николаевич! — вскочила с места крепко сбитая, здоровая «Аннушка», которая была настолько жива, обаятельна, говорлива и весела, что в том, что клиенты носят ей бутылочки-конфетки, не было ничего удивительного. — Я же ему обратно в «дипломат» шоколадки не запихну!