– Знаешь, Олег, смотрю на тебя – и такое ощущение, что набрали колючек, гвоздей, стекла битого…
– Угу. Говном обмазали, и получился Жукович, – догадался тот. – Зато и задницу никогда никому не лизал.
– Вот видишь, стало быть, и ты не без достоинств. Но откуда в тебе сволота эта накопилась? И впрямь, что ли, покрутили в комитете да на всю жизнь и обломали.
– Ну, обломать – это им слабо оказалось. А насчет того, что все зло от них, – так это ты такой зеленый, что на всяких Подлесных ставишь. А коснись чего, он-то и сдаст. Достал! Во все щели просачивается. Гляди, не уберешь – набью я ему сусалы. За все, что было, набью. Помяни…
– Это ты помяни! И накрепко. Свару устраивать не дам.
– Свару?! Да ты в аргумент врубись. За дело ж болею!
– Ну так выздоравливай! Здесь тебе не палата номер шесть. И еще по поводу коммуникабельности твоей. Я гляжу, ты что-то Яну больно обуреваешь. Знаешь же, что по ней Клыня сохнет. Или ты его для удобства тоже в комитетчики зачислил?
– Да по ней не сохнуть, дрючить ее надо. Такой станок! Я и Клыне это много раз говорил. А то пока он там сохнет…
– Словом, так, – подвел итог дискуссии Забелин, – не уймешься, не прекратишь склоки разводить – вышибу к чертовой матери. И – в чем Подлесный прав несомненно – по верхушкам хватаешь.
– Эва! Так ты уж с его голоса запел? И не боишься? А ну как сдам тебя вместе с твоим безграмотным гэбэшником? Да хоть тому же Мельгунову «упрозраченному». И вся тонкая игра – в пыль!
Он прервался, пугаясь изумления Забелина.
– Ну ладно, ладно, не держи в голове. Бывает у меня в запале – знаешь. Но и сам не заводи.
– Можно? – заглянула Юля. За ней вернулся и Подлесный. – А как называется эта фирма, что на аукцион заявилась?
– Да какая, хрен, разница?.. – Жукович еще не отошел от неприятного разговора и особенно от последней, сорвавшейся с чертова языка фразы. – Не помню. Их же как грязи. Сейчас. Клыня где-то записал. Вот – «ФДН консалтинг групп». Надо было придумать такое. Будто ломом вырубили.
– Тогда плохо.
– Это почему, собственно? – в преддверии нового прокола ревниво насупился Жукович.
– Есть информация? – поторопил и Забелин.
– Только общая. Просто фирма эта, – неспешностью ответа Юля как бы призывала распалившихся мужчин к более спокойному тону, – достаточно известна на фондовом рынке. Никогда не работает на своих деньгах. Только по заказу. И как правило, на западных заказчиков.
– А вот это ерунда! – без паузы отрубил Жукович. – Вот всякий себя знатоком спешит обозначить, чтоб другого, значит, мордой. Черта наша расейская! Да какой иностранец пойдет на наш рынок за жалкими сорока процентами? Меньше чем пятьдесят один никто не заказывает.
– И это тоже правда, – охотно подтвердила девочка и будто ненароком примирительно коснулась жилистого запястья.
– С организатором аукциона хотя бы контакт установлен?
– Обижаешь, Алексей Павлович! – Жукович приободрился. – Меня на него чувачок один из Антимонопольного комитета вывел. Уж с неделю корешкуем. В последние два дня и вовсе из кабаков не вылезаем. Так что теперь он в нашем интересе. Могу смету представить.
В это как раз можно было поверить – по части налаживания неформальных контактов шумный Жукович мало знал себе равных. Разве что Баландин. Но тот лоббист-реактивщик работал на другом, куда более высоком эшелоне.
– Смета твоя – в результате.
– Так давно все продумано. Стало быть, на аукцион идем двумя компаниями – «Лэнд» и вторая – как ее? Да, «Профит».
– Зачем деньги за две компании вносить, если уж «ФДН» этот заявился? Раз две компании есть, стало быть, аукцион состоялся, – не понял Подлесный.
– Уберите от меня тупого! – немедленно потребовал Жукович. Но тут же изобразил извиняющийся жест в сторону Забелина.
– Это все технология. Как во всяком деле, – мягко объяснила Юля. – Снимать вторую компанию никак нельзя. Во-первых, тот же «ФДН» может отказаться в последнюю минуту и тем аукцион все-таки сорвать. Но главное – по правилам, если выигравшая компания отказывается платить, то победителем будет объявлена вторая по сумме. Поэтому техника здесь известна – заявляются две суммы с разрывом. Первая – с очень большим запасом, чтоб наверняка выиграть. А вторая – умеренно. И если наши компании первое-второе место занимают, то первая, понятно, снимается, а заплатит та, что заказала поменьше.
– Понял. – Подлесный энергично кивнул. – Так какие суммы заявляем?
– Суммы. Эва тебе чего, – поразился Жукович.
– Нет, нет, – не давая заново вспыхнуть скандалу, вмешалась Юля. – Сумму заявки, кроме Алексея Павловича, никто знать не должен. Это – тайное из тайных.
– Хоть одна толкушка, – примирился с ней Жукович. – В общем, я в последний день порекомендую. Покручусь еще и выдам. В яблочко! Но цифру в конверт ты, Алексей, сам прямо в день аукциона впишешь. А я уж лично отвезу. И положу как раз за пятнадцать минут до срока. Чтоб ни одна… простите, мэм, зараза, даже если б чего пронюхала, но свой конверт подменить не успела.
– Вот что, тонкий художник, – объявил Забелин. – Завтра все это изложишь на бумаге. Сам не умеешь – Клыню посади. Он, похоже, поорганизованней. На концепции должна быть согласующая виза Лагацкой и Подлесного. Да, Подлесного! – Забелин подошел к зазвонившему телефону. – И имейте в виду – если сорвете аукцион, обоих отсюда так вы…звездну, что мало не покажется. Да, слушаю… Кого?.. Юля, это вас. – Он удивленно протянул трубку.
– Ой, да, – Юля вскочила, – извините, что я дала… Там срочно… – Я слушаю, – при общем молчании произнесла она. – Да, да! Результаты. Да? Да?! Нет?! Вы правду говорите, его нет? Господи! Спасибо же вам! Миленькая вы моя…
– Алексей Павлович, я-то здесь при чем? – начал было тихонько Подлесный, но замолчал.
Лицо Юли, обычно замкнутое, даже когда она шутила, а сразу после звонка помертвевшее, теперь расцвело, глаза, всегда будто нерадостно заглядывающие внутрь себя, лучились восторгом. И сколько же света прорвалось в ней – будто шторы сорвали. Она положила трубку и посмотрела на стоящих в недоумении, оценила увиденное и засмеялась. Захватывающий смех рассыпался по комнате и овладел остальными.
– Его там нет, – то и дело, всхлипывая от колик, повторяла она, не в силах остановиться.
И вслед за ней, ничего не понимая, зашлись в хохоте трое взрослых мужчин.
– Знаешь, что скажу, Юлька? – Отсмеявшись, Жукович торжественно поднялся. – Я поначалу про тебя думал, мол, обтянули пару кило костей чем осталось. А ты, оказывается, еще та штучка. Вещь в себе.
– А я теперь всегда такая буду.
– Тогда плохо. – Предугадать реакцию Жуковича было невозможно. – Янка тут вовсю парфюмом обаяет. Но до тебя ей никак. Какая после этого работа?
– А вот от Яны отцепись, – напомнил Забелин.
– Да кому она нужна?
В дверях Жукович с Подлесным столкнулись. Оглянулись на оставшихся в кабинете, и каждый сделал шаг назад, вежливо уступая другому дорогу.
– Что-то радостное? – От вида смеющейся Юли почему-то, как когда-то в школе, перехватило дыхание.
– Да. Очень. Испугала?
– Может быть.
– Устали вы, Алексей Павлович. – Она была полна веселым сочувствием.
– Пожалуй. Как-то все накопилось. Будто груз поднял. Сначала вроде ничего. Потом тяжелее. А там – как бы не надломиться.
– Потому что неправедное делаем.
– Опять за свое? И что ж такого неправедного делаем мы, Юля?
– Я это ощущаю. Зло за нами идет.
– Не смею спорить, потому как если талант комбинирования есть зло, тогда я вас вынужден огорчить – вы посланец тьмы.
– Не богохульствуйте! Я ведь и сама часто думаю, за что мне этот несчастный дар. Вот уж три года, как мои идеи оборачиваются человеческим горем.
– Мне думается, что сто двадцать тысяч – неплохая компенсация за утрату веры в торжество добра.
Едва договорив, он пожалел о сказанном – такой беззащитной сделалась она.
– Думаю, Юля, суть не в деле, которым мы занимаемся. Каждое может быть обращено во зло, как и во благо. Я не силен в философских категориях. Кто высчитает в микронах, сколько зла в добрых намерениях и какое благо приносит иной раз злой умысел? У меня есть свое нехитрое представление об этом и предлагаю им воспользоваться: какое чувство мы с вами вложим в наш замысел, таков будет и результат.