Сэм представлял особую ценность еще и потому, что, с подозрением относясь ко многим арабам, питал глубокую привязанность к этому народу и его культуре. Еще мальчиком в Бейруте он испытал первые радости — от добрых рук своей марокканской няни, от пикников в ливанских горах с приятелями отца, от незабываемых детских отношений — полудружбы, полуборьбы — со школьными друзьями-арабами. Он любил арабов за кротость нрава, крепость дружбы, умение посмеяться над собой за общим столом, даже за неистовость их вражды. Словно расчесывая какой-то зуд, он увлекался арабскими политическими интригами, так же как некоторые увлекаются бейсбольной статистикой. Ему не нужно было ни у кого спрашивать, кто считается главными кандидатами в президенты среди ливанских христиан-маронитов и что о них думают лидеры мусульман-друзов; он знал, какие лондонские газеты читает тот или иной саудовский принц и почему. Он любил арабов, и в этом была часть его проблемы: если бы они нравились ему меньше, его так не волновали бы жестокость и коррупция, в которой они погрязли, — наплевать и забыть! Он же, приобретя независимость, стал впутываться в их дела, причем цинизм и идеализм переплелись в нем так сильно, что стали неразрывны.
Вначале Сэм Хофман пошел по традиционному пути. Закончив колледж, он стал работать в одном из крупных нью-йоркских банков в отделе частных вкладов. Поскольку он говорил по-арабски, а его отец вообще, казалось, был знаком со всеми арабскими принцами и гангстерами, в банке решили, что молодой Хофман должен вести дела клиентов из стран Персидского залива. Это вообще была золотая жила, а особенно для детей американских служащих за границей. Дочь одного из послов учредила в Женеве частный банк для молодых женщин из Саудовской Аравии и Кувейта, через который проходили сотни миллионов долларов. Другой женевский частный банкир «из хорошей семьи» вел ровно пять счетов, на каждом из которых было больше пятисот миллионов долларов. Куда бы он ни ходил — в кино, на теннисный корт, на обед, — он не расставался с телефоном сотовой связи; его номер знали только пять клиентов, и по звонку любого из них он немедленно мчался в аэропорт.
Три года Хофман старался привыкнуть к своей работе. Он достиг заметных успехов: носил строгие костюмы, надевал галстуки, регулярно получал личную почту, носил с собой телефон сотовой связи. Но один барьер оказался для него непреодолимым: он ненавидел почти всех, чьи дела он вел. За несколькими, весьма редкими исключениями, это были бесчестные, коррумпированные люди, главной целью которых было скрыть свое богатство от тех, кто имел полное право это богатство у них изъять. Переломный момент настал, когда один из таких клиентов, молодой саудовский принц, попытался вовлечь его в дело до того грязное и неприкрыто наглое, что Сэм до сих пор вспоминал о нем с содроганием. Противнее всего было то, что принц полагал само собой разумеющимся, что Сэм согласится.
Но Сэм Хофман отказался. Он ушел из банка и создал собственную фирму финансового консалтинга, которой в основном пришлось заниматься расследованием деятельности как раз тех людей, чьими деньгами он раньше занимался. Эта работа была ему больше по душе. Но даже теперь Сэм не мог избавиться от людей, которые все время напоминали ему, что когда-то знали в Бейруте его отца, и при этом заговорщически ему подмигивали. Видимо, все они были уверены в том, что, какие бы идеалы Сэм ни исповедовал, он все равно понимает, как устроен мир, и в конце концов все сделает «как надо».
Глава 5
Позади стола Сэма Хофмана на стене висела в рамке цитата из Оскара Уайльда: «В этом мире тайна — это не то, что скрывают, а то, что видно всем». Из этой мысли вытекало жизненное правило: узнавай то, что можно узнать, и не старайся узнать больше. Хофман вывел из нее также рациональный бизнес-план своей работы: начинай расследование с общеизвестных фактов, особенно — в наш век — с фактов, доступных с помощью электроники. Именно так он всегда и поступал. Но как ни старался он удерживаться на поверхности явлений, всякий раз что-нибудь тянуло его вглубь, где сгущался мрак и все труднее было отличить видимое от невидимого, истинное от ложного. На этот раз таким камнем на его шее был повар-филиппинец Рамон Пинта.
Хофман уселся за стол и угрожающе уставился на компьютер. Вот он, мир видимого. Войдя в электронную сеть, которой он пользовался для просмотра баз данных, Хофман начал с Соединенных Штатов и дал компьютеру команду разыскать слова «Койот инвестмент», «Хаммуд», «Назир» и «Хаммуд Н. Х.» в кратких справках о корпорациях и компаниях. Через некоторое время компьютер выдал два сообщения. Н. Х. Хаммуд был президентом корпорации в Неваде под названием «НХ холдингс», род деятельности который был назван просто «инвестированием». Он также был партнером нью-йоркской риэлторской компании под названием «Товарищество Мэдисон-авеню 442», которая владела офисным зданием по этому адресу, а также другой собственностью, но без конкретизации. Он запросил данные о «НХ холдингсе» и об этом товариществе в других базах, но больше ничего не узнал. Эти концы оказались обрубленными.